каштаны, сложенные как горы, с ветвями до самой земли и целым миром теней под тысячей рук своих листьев. Они уже вовсю расцветают. И просто удивительно, насколько равномерно, с ритмическим интервалом, их цветочные конусы поднимаются к самым высоким ветвям. Днём здесь всё слишком зелено, но недавно вечером, около десяти тридцати (ещё были сумерки), эти старые деревья походили на тёмные мантии с расшитыми, регулярно повторяющимися узорами. Белизна цветов выглядела удивительно загадочной: иногда одна из цветочных пирамидок становилась похожа на поднятые, сложенные вместе руки, выглядывающие из-под тёмного плаща. К сожалению, мутный ров, заросший травой, не отражал этих чудесных деревьев. Сирень и рододендроны здесь тоже поднимаются на немалую высоту – на вековых кустах, которые вдруг обильно расцветают где-то на древесных макушках. Азалии телесного цвета источают свой аромат, а у магнолий уже появились листья рядом с огромными цветами, похожими на кувшинки. А ещё я сегодня обнаружил высоченное дерево, покрытое широкими прохладно-зелёными листьями и странными серебристо-серыми нераскрывшимися почками, которые выглядели очень величаво. Я предполагаю, что это ореховое дерево… но я не очень часто бываю в этом саду, потому что от жары он тяжелеет, а то, что он затворён дамбой, навевает на меня какую-то тягостную тоску. Кроме того, на тропинках попадается так много чёрных, бездомных древесных улиток, что ходишь в постоянном страхе раздавить одну из них.
Будда Соловьиных распевов
<…> В нашем саду не только не услышишь ни одного соловья, здесь нет даже намёка на присутствие птиц; возможно, из-за охотников, которые заявляются сюда каждое воскресенье; но иногда среди ночи я просыпаюсь от [странного] зова, зова, доносящегося откуда-то из низины в долине, зова, исходящего от всей полноты сердца….
Этот сладостно восходящий голос, который, разливаясь, не перестаёт нарастать, подобен какому то совершенному существу, переходящему в голос, в котором и форма, и жесты его, и руки, и лик – всё превращается в голос, ночной, восхитительный, заклинающий голос. Порою откуда-то издалека сама тишина доносит его к моему окну, и мой слух тогда поглощает его и медленно втягивает в комнату, и через ложе – в меня.
<…> А вчера я обнаружил их всех – соловьев – и смиренно, облачённый в вуаль ночного ветра прошёл мимо них, – о, нет, посреди них – как сквозь сонмы поющих ангелов, которые то и дело слегка расступались, казалось, чтобы меня пропустить: но затем они снова теснились передо мной и снова сходились за мной. И я слышал их до невозможности близко. Именно там я нашёл их: во всех этих старых, заброшенных парках (и в том самом из них – с прекраснейшим домом, стены которого так медленно разрушались, будто орудия времени были нацелены прямо на них; и в том, что перерезан был пополам железной дорогой и выставлял напоказ свои внутренности, как лопнувший фрукт, изрядно увядший и покрытый весь плесенью; и чуть дальше –