и когда отпевали да обручали, только я один среди селян и знаю точно. В церковной книге, конечно, эти записи имеются, да только кто же их тебе покажет, коли ты не мировой или не урядник присланный…
– Вот вы небось считаете, что эти тетрадки – папкина блажь и не более того, – через некоторое время продолжал беседу Степан. – А вот я крайне жалею, что предки наши такое же не писали для нас. И потому что там случалось с ними сто, или двести, или более лет назад – ничего нам теперь об этом не ведомо. Только монахи в некоторых церквях русских такие летописи оставили после себя, и теперь профессора разные по этим записям восстанавливают историю Отечества. Устные сказы, такие, как у нас деды вспоминают про Матвея Пушмяка и его рать, – все это, возможно, и было, да, может, и не так совсем. Сколько поколений людей те былины пересказывало за прошедшие века, столько, может, и наврало от себя, добавило лишнего или, наоборот, забыло что-то важное. Конечно, коли тех событий и не было бы совсем? Так вон же каменные плиты на могилах польских шляхтичей на нашем погосте – лежат себе, да иначе и названий наших местных, подобно ручиям Казимир и Будимир, тоже не было бы. Хорошо еще, что из книг мы точно знаем про времена те и что была тогда смута и голодный мор при царях Годунове и Лжедмитрии, ведаем, как избрали на общем русском сходе в цари отрока вашего возраста Михаила Романова. Совсем чуток до 1913 года-то осталось, до празднования трехсотлетия императоров Романовых. Недолго осталось ждать, праздник, видно, будет на всю империю, уж этого мы так не оставим! А вам хочу наказ дать такой: я вот помру, так вы мои тетрадки для потомков храните и сами тоже пишите, как там все будет в вашей истории далее. Подробно пишите. Внуки и правнуки вам потом за то спасибо скажут. Потому оно важно, как у древа корни росли. Листья опадают каждую осень, ветки тоже непостоянны и малозначительны – их не жалко, а корни-то на века остаются, от них весь смысл живого божественного промысла. Надо знать свои корни.
Оська потом часто давал отцу советы на то, что надо бы не забыть вписать в тетрадки из их деревенской жизни. Сам он не охоч был до писанин разных, да и книги не шибко могли разбудить его равнодушие ко многим историческим познаниям. Его больше тянуло к думам о воинской славе, о романтике военных баталий и походов. Особенно сильно эти мысли возбудились в его голове, когда страна в августе 1912 года отпраздновала столетие Бородинского сражения в давно минувшей войне с Наполеоном. Парню на тот момент уже исполнилось семнадцать, и отцу с братьями, да и многим соседским он гордо обещал, что как только ему исполнится двадцать годков, так и пусть его сход первым пишет в рекрутский набор. Да чтобы только в кавалерию, а не иначе. Он на то охоч больно, а крестьянский быт ему давно скучен… По этой же причине Осип не хотел никак слушать родню о задумке ему жениться, хотя старший его брат Михаил был женат и сам уже заимел двух сыновей, а брат Александр имел такое твердое