пекло, когда пот лил градом. Это вызывало у мужчин азербайджанцев, большое уважение и удивление одновременно. Они, вероятно, понимали, что мы, русские женщины, намного сильнее и выносливее их жен. Не такие рыхлые, как они.
Иной раз идешь с рынка, несешь две полные сумки. Жара, пекло. Сил нет руку поднять, чтобы остановить уже отъехавший автобус. А водитель, мило улыбнется, подъедет, обязательно рядом с тобой остановится, откроет дверь и при этом в улыбке оголит весь ряд своих золотых зубов. Мы долго их благодарили, говорили спасибо. Таким образом, они выказывали уважение к нам, к женщинам, тащивших на себе тяжелую ношу, и в прямом и, в переносном смысле.
В центральных областях России такого не увидишь. Здесь ни уважения, ни провождения, ни к кому, особенно, к пожилым женщинам. Все заслонил или мнимый порядок, или бизнес. Все несутся, как бешеные, в том числе и пенсионеры. Здесь у тебя под носом и двери могут закрыть, если ты не их клиент. Имеются в виду пенсионеры. Спасибо вам, низкий поклон бакинские водители из тех, далеких восьмидесятых!
И еще я помню случай, когда я, беременная, остановилась на бульваре напротив двух мужчин, жаривших люля-кебаб. Я непроизвольно стала смотреть за их манипуляциями с шампуром и, видимо, взгляд у меня был такой, что они сами быстро мне все завернули в тонкий лаваш, посыпали специями и выдали, с уважением. У меня были деньги, но они не взяли. Оказывается, что желание беременной женщины у них считается законом. Такого вкусного люля-кебаба я никогда не ела. В Баку негативного отношения лично к себе я не помню…
Еду к родителям рожать первенца
Поезд подходил к перрону, как бы выбирая из нескольких подъездных путей более удобный для пассажиров, готовящихся сойти. Я с нетерпением всматривалась в толпу встречающих, пытаясь отыскать знакомые силуэты родителей, которым накануне послала телеграмму: «Встречайте 15 июня. Декретный. Вагон шестой». Указала поезд: Баку-Москва.
Проводник открыл дверь тамбура, куда мне заранее вынесли вещи мои попутчики по купе, и в окошко я увидела знакомую голубую рубашку отца. Он шел рядом с вагоном и улыбался, приветливо помахивая мне букетом роз. Я тоже улыбалась ему и вытирала, вдруг навернувшиеся неизвестно откуда, слезы.
«Папка мой, мой любимый папочка… Немного прихрамывает на правую ногу – результат прыжка через костер в сорокалетнем возрасте… Но еще бодр и свеж… Мамы что-то не видно…» —
Степенно сошла на перрон. Мы обнялись, он целовал меня осторожно, чтобы «не помять» и смущенно оглядывал мой «расширившийся» силуэт:
– Вполне, вполне… Хорошо выглядишь. Тебе к лицу… – и не найдя подходящего слова, подхватил мой чемодан и двинулся к машине, ожидавшей нас на площади перед вокзалом. Я семенила рядом, как в замедленной съемке, ели переставляя ноги, затекшие от долгой неподвижности и не успевшие набрать разгон. Отец заметил мою «неторопливость», снизил скорость и спросил:
– Тебе