и повелся.
Огонь льется в горло, плещет в голову, затмевая разум и внешние звуки.
Она делает шаг, тянется к моей руке. Но я отмахиваюсь.
Хватаю за горло. Пульсация под пальцами усиливается. Она бледнеет. Цепляется за мою руку.
– Е…гор…
Девка крупно доходит. Но не отводит от меня взгляда. Глубокого, пронзительного. Я всеми фибрами души ощущаю исходящие от нее волны страха. Тягучего, густого, как болотная тина. И я дышу ее страхом. Бессильным ужасом, потому что жертва четко понимает, что ей нечего мне противопоставить. Я могу сломать ее двумя пальцами, и только здравый смысл не дает мне этого сделать прямо сейчас.
Она умоляет. Голос звучит хрипло, почти беззвучно:
– Я… задыхаюсь…
И, глядя прямо на меня, наполняет ярко-голубые глаза слезами, пронзая обжигающей стрелой.
Нельзя поддаваться. Нельзя. Но я все равно отпускаю ее. Перехватываю за руку и тяну на себя. Нависаю, заставляя согнуться перед моим ростом и величиной.
– Какого хрена ты здесь делаешь?!
Она кривится, отчаянно растирая красную шею. Жадно глотает воздух. Но взгляд не опускает. Выдыхает:
– Навещала соседку.
– Не ври! – скалюсь. – Ты знала, что моя жена здесь. Что ее сегодня выписывают. Приперлась, чтобы нас увидели вместе.
– Нет! Откуда…
– Ты мой секретарь, Ева. Хоть и бывший. Тебе не составило труда узнать, где обследуется Аня. И то, что моя семья спонсирует эту клинику ты знала! Не отпирайся!
Она судорожно сглатывает, отшатывается как от удара, но молчит. Задумала что-то. Это видно по бегающим глазам и дрожащим ресницам. Становится мерзко от того, что я вообще мог на нее клюнуть. На что?
– Что ты мне подсыпала? Говори!
Она судорожно вздыхает, лицо становится мертвенно-белым, а зрачки расширяются до максимального размера. Цепляется за меня в попытке оттолкнуть, вырываться, но я сильнее. Кажется, сейчас скатится в истерику, поднимает на уши всю округу, только бы не говорить. Знаю я таких. Никогда не признают своей вины. Даже если за руку поймаешь. Непрошибаемые. Но девка снова удивляет. Сжимается под моим натиском, распахивает огромные глаза и, не отрывая от меня взгляда, произносит уверенно:
– Ты совсем с ума сошел, Булатов?! Что я могла тебе подсыпать? Зачем?
– Чтобы затащить меня в постель. Ты же об этом мечтала все это время? Подцепить богатого мужика…
Тут же щеку обжигает пощечина.
Вторая за это утро.
Воспользовавшись моим удивлением, Ева вырывается. И отстранившись, дрожа всем телом, как облитая ледяной водной кошка, цедит звенящим от ненависти голосом:
– Ублюдок! Хочешь сказать, это я во всем виновата? Я тебя соблазнила, привезла в эту чертову квартиру и изнасиловала? Так получается?! А ты у нас белый и пушистый?
– У меня в крови нашли запрещенные вещества, – зло цежу я и, подавшись ближе, хватаю ее за локоть. Ненавижу суку до замирания сердца, но отчего-то продолжаю ей верить. Понимаю головой, что вот она – источник всех моих бед, но разрываюсь. Что-то странное есть в этой девушке. В ее негодовании, которое кажется мне искренним. Необъяснимо. Бредово. Только так. – Если это не ты, то кто?! Кому еще выгодно разводить меня