куда более эффектным. Между тем города пережили сущие средневековые погромы и разорения, быт постиг истовый крах, достойный современного эпоса. Ещё не поверженная планета уже тяжело болела, а некоторые протестующие выглядели так, будто конец света уже наступил. Тем любопытнее, что параллельно с этими процессами образовался зарегистрированный бренд гибели человечества, для него придумали логотипы, цвета, шрифты, выпускали и продавали брендированную одежду, флаги, марки, открытки. Эти явления прекрасно уживались рядом, где-то дополняя друг друга, а иной раз сливались во что-то общее, так, например, истерящий на улице человек, кричавший, что он не хочет умирать, ходил в футболке с изображением астероида, которую он мог купить только в недешёвом фирменном магазине, зарабатывающем, по сути, на смерти.
А потом хаос вдруг закончился. Произошло это словно одним днём, словно кто-то щёлкнул пальцами и всё – довольно. Надоело. Надоело нам терпеть эти выходки, надоело им бушевать. Помню, я вышел на улицу, страх сковывал движения будто во сне, ведь в тот период встретить агрессивного фанатика было куда вероятнее, чем корову. Я помню битый, истерзанный город, заваленный мусором и грязью, где-то даже лежали неубранные тела. Я хотел взвыть от злобы, от непонимания, почему всё происходит именно так. Какой момент, и как позорно мы его проводим. Планета с красивым лицом превратилась в больного деменцией и изуродованного оспой и сифилисом старика, который сходит с ума и крушит всё вокруг. Да почему!? Казалось, что это конец. И так оно и произошло. Всё кончилось.
Все привыкли, смирились, приняли. Верующие и неверующие, нищие и элиты, мужчины и женщины, взрослые и дети, люди всех цветов, наций, сословий, мировоззрений и моральных норм. Все буйные кончились, все, кто не хотел жить, кончились, а вот многие-многие обычные остались, и жить захотелось с такой силой, которой человечество не знало никогда прежде. Настал период расцвета, или может рассвета, но последнего, самого лучшего, самого невероятного, самого вдохновенного. У нас оставалось ещё какое-то время, но сколько именно, я не смогу назвать, ведь в таких условиях совершено невозможно измерить время. Вот тот же год, например, много это или мало? Не до конца понятно. Да, время оставалось, его было сколько-то. И мы начали жить как прежде и даже чуть лучше, я-то уж точно, я жил с надеждой. Просыпаясь по утрам, я радовался, выходя на улицу, я радовался, зная, что кому-то хорошо, я радовался. Апокалипсис сделал меня счастливее.
Реалии
До астероида я мечтал стать писателем, и я им, к сожалению, стал. Но стал не таким, каким хотел. Я писал не так, как хотел, а так, как нужно, чтобы продавалось. Получается, я им и не стал, хотя наверняка был. Мои книги даже сложно назвать моими, их на самом деле написали все сразу: читатели и издатели, которым нравится что-то определенное, уже много раз прочитанное и пережёванное; одним нравится такое читать, а другим – продавать. Эти посредственные работы вы можете найти в магазинах