приемчики оперские отрабатывает.
Без приглашения плюхаюсь на стул. Наконец, Воротилов отрывается от монитора, его лицо расплывается в искренней улыбке. Нет, какой бы он ни был продуманный, ему я нравилась не только как объект шантажа, я это давно почувствовала.
– Очень рад тебя видеть, Алиса, как дела?
– Издеваетесь, Андрей Сергеевич, я устала, как собака, давайте сразу к делу.
– Ух ты, какая деловая! Про дело успеем, я сначала хочу знать, как живёшь, чем занимаешься, где пропадала всё это время? Я искал тебя после твоего выпуска, хотел увидеться, а ты всё бегаешь от меня.
– По понятным причинам бегаю
Андрей Сергеевич, так невинно пожал плечами, будто действительно был в недоумении.
– Я переживал за тебя, Алиса, и вижу, что не зря. С плохой компанией связалась.
Переживал он, конечно, чей жалеет, что это Горелову удалось меня ручной воровкой сделать, а не ему.
– Почему не пришла ко мне, когда Вадим заболел?
– Мы и сами справились, – вроде и хочу нормально говорить, а всё равно будто рычу, наверно, усталость действует и взгляд его, пронизывающий.
– А ты, Алиса, не дерзи, я и правда помочь хочу.
Хмыкаю и перекидываю ногу на ногу. Воротилов невольно коситься на ноги, но обойдешся, в джинсах я.
– А то, что Вадик в ИВС, это тоже помощь? У него даже полгода после химии не прошло! Зачем вы его ввязываете в эту игру.
Воротилов откидывается в своё дешевое кресло, которое болезненно хрипит даже под его щуплым телом.
– Ты интересная личность, Кристовская. Дерзкая, наглая, хитрая, и в тоже время справедливая, милосердная, – ежусь от его манеры говорить, всегда раздражало, когда он включал эту льстивую нотку, – Взяла и положила себя на алтарь ради друга. Не каждый мужик так сможет.
– Ничего я не ложила. Говорите, что надо и отпускайте Вадима! Я за ним пришла.
Воротилов приподнимается, упирается кулаками о стол, чуть нависая над ним.
– Ну нет, Алиса, ты пришла ко мне. И прекрасно знаешь зачем. И пока не выслушаешь, никуда ни ты, ни твой дружок не уйдете.
Его глаза горели, нос ещё более вытянулся, или это мне так кажется из-за луча светильника, что за его головой. Сейчас он настоящий, в своём дьявольском обличии, но быстро сообразив, что меня этим его взглядом не напугать, быстро меняется в лице и усаживается обратно в кресло.
Молчит, отвернулся. А меня эта неизвестность ещё больше раздражает.
– Ладно, говорите уже, зачем я понадобилась.
Поворачивается с уже привычной мне мягкой улыбкой.
– Ты всегда мне нравилась. Не юлишь, говоришь правду в лицо, за это уважаю, – берёт какой то листок, кидает мне вместе с ручкой, – Пиши.
Смотрю на него прямо, опять играет.
– Сказку писать? Или сочинение, на тему, как я люблю родную полицию.
Улыбка становится всё шире.
– Изложение пиши, как вы с преступным элементом Гореловым организовали банду по краже элитной одежды и драгоценностей.
Ага,