себе. Вторая половина заключалась в острой внутренней боли. Это сейчас она принимает все, как есть. И если сейчас муж решит расстаться, ей будет грустно, и может даже больно, но она его отпустит, так как принимает его право на жизнь и на чувства.
Во время второй беременности Надежда попала в небольшую аварию. В тот период жизни она дерзко ездила на машине. Ей казалось, что это бесстрашие и она повторяет стиль вождения мужа (он помогал ей учиться вождению), но, скорее всего, это было бесшабашное убегание от зрелости и ответственности. Сейчас Надежда водила машину спокойно и размеренно.
А вспомнить тот случай во время третьей беременности? На сроке в семь месяцев Надежда прыгала в воду на Сайпане…
Память подкинула ещё один не очень приятный случай из её жизни, когда она, будучи подростком, пыталась наесться таблеток. Надо же, мозг как будто забыл, почему она это сделала.
Это был дурацкий 10-ый или 11-ый класс, она чувствовала себя очень взрослой и выглядела зрелой для своих шестнадцати лет. Тогда в моде были леопардовые лосины. Юбка к лосинам прилагалась не всегда, и конечно, можно было себе представить, как в них выглядела её попка. Вот в таком виде Наденька гуляла, встречалась с подружками и взрослыми. Они и выпивали, и курили, и ходили по барам.
Жила она тогда с папой, его перевели по службе (мама осталась в другом городе с маленькой сестрой Полинкой). Ну что значит, жить с папой? Он с утра до вечера на работе, особенно не проверяет. В школе была? Уроки сделала? Ну и славненько! А иногда ещё и дежурит целые сутки. Вот и гуляли, отрывались.
И вот однажды Надежда ждала подругу в условленном месте в каком-то баре, ярко накрашенная, в лосинах и с сигаретой. Не дождалась. Подруга то ли не смогла приехать, то ли забыла, а спросить, уточнить – мобильников тогда не было. Зато Надежда добилась мужского внимания (чего бессознательно хотела, естественно, иначе бы лосины не надевала). В ее памяти как-то стерлись подробности того вечера, шутка ли, лет тридцать лет прошло… Но на всю жизнь запомнилось насилие и неуважение к себе не только того мужчины (как потом оказалось, у него были жена и ребёнок), но и неуважение к самой себе. Это не про ругать себя за что-то, не про злиться на себя, а про то, как можно ни на грош себя не ценить (вспомнились мамины слова, и слёзы полились сами собой), не ценить свою душу, не ценить того, что ты живой человек! И позволить кому-то насиловать себя (неважно, тело или душу)! Добровольно отдать себя в рабство! Нет, никому не дано такого права! Никому!
И ведь воспитывались на Зое Космодемьянской, которой на груди звезду вырезали, а она не продала ни своих, ни себя, не позволила себя поработить…
В памяти всплывали неприятные подробности: да, был алкоголь, тот угощал, а она показывала какая она смелая, и выпить может, и типа трезвой остаться. Какая дичь! И вместе с воспоминанием об алкоголе пришёл страх, страх сопротивляться, страх перед тем, кто сильнее. Она не была девственницей, но этот половой акт был самый жуткий в ее жизни. Когда тот подвёз её до дома, она всё не могла понять, почему