и все это сокровище зачем-то хранилось в огромных целлофановых мешках везде, где только умещалось. Зачем хранилось? Ну как, чтобы потом измерять! Что измерять? Совокупный вес, наверное, а также площадь отдельных листьев, и сколько от них отъели товарищи термиты. Зачем? Ну, узнать динамику декомпозиции, утилизации… короче, с какой скоростью и интенсивностью термит жрет листик. А это зачем? Ну, такая наука. Я садился за мамин стол и переводил понемногу с английского статьи о термитах и их сладкой жизни, написанные арабами, индусами, китайцами и прочими братскими народами. Их вражеский научный письменный английский оставлял желать лучшего. Нельзя сказать, что эта переводческая рутина вызывала у меня огромный восторг. Вероятно, таким экзотическим способом мне было предписано отправлять свой конфуцианский сыновний долг. Я приносил пользу и сам практиковался. Язык статей был невкусный, но практика оказалась полезной. Теперь могу выпендриваться, что до сих пор помню все эти бесконечные пронотумы, лабрумы, гуламентумы, клипеусы, постклипеусы и отдельной строкой, конечно, мандибулы.
ШКОЛА
Прекрати учение – не станет забот! Одобрение или осуждение – не все ли равно?
Все приезжавшие разнокалиберные дети (бывших) советских сотрудников ходили в школу при консульстве. В классе могло быть от одного до пяти человек. С учителями – как получится. «Англичанка» из Одессы с характерным южнорусским «гэ» ближе к «хэ», мадам, скорее всего, вообще без всякого образования, потому шо ну а зачем? тю! – зато с крашеными волосами и вообще крашеным всем. Химик – прокуренный загорелый мужик из Вунгтау, разумеется, сотрудник совместной нефтяной промышленности, приезжал раз в месяц, но объяснял реакции вполне сносно. Математичка – уже местная, но в анамнезе тоже украинка, судя по выговору, была замужем за вьетнамцем, ходила на каблуках, неизменно веселая, она прикатывала на красном мотороллере, всем нравилась, объясняла хорошо и живо. Остальные – что называется – наши кадры. Наши – в смысле сотрудники Тропцентра, которых я и так вижу постоянно, каждый день и помимо школы. Физика – это тетя Аня, уже воспетая, наш бухгалтер. Она же – русский язык, могучий и богатый, как дельта Меконга, но это уже ежевечерние мои индивидуальные диктанты на дому. История с географией – дядя Коля Прилепский, биофак МГУ, кафедра высших растений. Он же – мои первые уроки гитары, разумеется, на дому, разумеется, бесплатно, по дружбе. Репертуар – Высоцкий, поначалу исключительно (мои первые пробы струн – это «Если друг оказался вдруг» и «Где твои семнадцать лет – на Большом Каретном»), потом с прививками Окуджавы, мамина любовь всей жизни. О дяде Коле я еще напишу подробнее. Биологию у чаще всего единственного меня (мой до поры до времени единственный одноклассник, мажор из Одессы под названием Евгений Могильный, предпочитал прогуливать и курить на крыше соседнего консульского здания) вела моя же мама, и тут музы умолкают. Моя мама очень любит Окуджаву и меня, но не дай бог, чтобы