к горлу от страха желчь, девушка вырулила на перекресток, повернула направо и направилась за город, где уютно расположился на двух гектарах земли дом ее отца.
Руки дрожали. Пытаясь отвлечься, она включила тихую музыку и постаралась расслабить напряженные до спазма плечи, даже не замечая, как текут по щекам горячие слезы, оставляя блестящие в свете уличных фонарей следы на щеках.
– Ты… плохо выглядишь. – Отец настороженно посторонился, пропуская ее вовнутрь шикарного трехэтажного коттеджа, увитого плющом с внешней стороны.
– Спасибо, папа, – улыбнулась девушка и, не обращая внимания на его встревоженное и недовольное лицо, прошла в гостиную.
Ей было тяжело следить за собой все время, помнить о том, как важно «держать лицо», и быть чуть ли не единственной в новом мире. Люди давно приобрели врожденную способность считывать невербальные сигналы, чтобы понимать, что у человека на уме, о чем он думает и что из себя представляет. В то же время большинство потеряли способность привязываться к чему-либо настолько сильно, чтобы хранить выдуманный образ в голове, воображая, что он лучше, чем кажется. В их новом мире невозможно было ошибаться в людях, как раньше. И невозможно было держаться что есть силы за то, что давно потеряно.
Это случилось очень давно. Так давно, что ни отец, ни дед, ни еще пять поколений назад в ее семье никто не знал, каково это – видеть какую-то свою картину мира, основываясь на прожитом опыте, эмоциях, мечтах, и привязываться к людям, вещам, событиям.
Это случилось внезапно. Настолько, что мировая общественность вначале взбунтовалась: «Опять на нас проводят испытания!» и «Это все какой-то вирус!». Но никакого вируса не было. И не было никаких испытаний. Спустя несколько лет ученые придут к выводу, что это просто очередной виток эволюции, помогающий человеку выжить. Возможно, потому что сильно выросла статистика самоубийств в обществе, где люди все еще слишком привязывались друг к другу и к вещам, но не могли удержаться вместе из-за окружающих их соблазнов в пространстве вариантов. И непредсказуемости.
Руби Бейкер была одной из немногих, кому не повезло. Она не умела видеть реальность такой, какая она есть, постоянно ошибаясь из-за своих ложных чувств и эмоций. Но, возможно, никто никогда бы не узнал об этом, если бы в ее пять лет соседский пикап не раздавил купленного ей на день рождения щенка, все еще перевязанного широкой голубой лентой, запутавшейся в протекторе, когда огромные колеса расплющили смешную пушистую мордочку. Девочка плакала весь день. И на следующий день. И всю неделю. Вспоминала она об этом и месяц спустя, и даже два. Да и сейчас, в свои тридцать семь, она помнила предсмертный визг, после которого повисла такая тишина, что хотелось разрывать легкие в безумном крике.
Врачи не смогли помочь. В ход шли антидепрессанты, транквилизаторы, долгая работа с психологами – тщетно. По мере взросления маленькая Руби все острее ощущала свое несовершенство и все сильнее старалась быть правильной, хорошей, нужной. Просто потому что не знала другого