Однажды в Асхане. Владимир Волконов

Лили и с усмешкой подмигнув юноше. Эдмунда пробрал озноб. Кроме того, ему было невыносимо душно и мерзко от всей этой обстановки, от этого смрадного и кислого запаха, от голосившего и упивавшегося кругом жалкого отребья, хотя, в не меньшей степени, – и от собственного малодушия, от всей скованности и неловкости, от столь ощутимого и близкого ее присутствия, такого желанного и кошмарного, необычайно сладкого и горького разом. Она пила и смеялась вместе со всеми, но чувствовалось, что душа ее далека от них, что есть в глубине ее нечто такое, чего им никогда не увидеть и ни за что не понять и куда проникает мысленным взором лишь он один, больше угадывая и желая, чем признавая правду, слишком загадочную и непостижимую для опьяненного любовью рассудка.

      Но в этой загадке и содержался ответ. В ней состояло все объяснение той странной и противоречивой притягательности, что толкала юношу в мечтах и на подвиги, и на беззаветное слепое служение, но не могла не вызывать в нем и ненависти, и глубочайшего презрения, и мучительной непрекращающейся боли. Когда он видел ее нагло хохочущей, флиртовавшей, беспричинно жестокой, ему хотелось избить или ударить Соршу по лицу, извалять ее целиком в грязи, наказать и уничтожить за такое отношение к нему и к его искренним и высоким чувствам, которых она будто бы специально не хотела замечать, притворяясь, сюсюкаясь и заигрывая с ним, тогда как, на самом деле, – попросту на него плевала. Сидя напротив, Эдмунд живо ощущал ее безразличие, проявлявшееся в отношении не только к нему, но и ко всем находившимся в помещении. Страстный блеск ее глаз, ничуть не утративших ясности из-за выпитого вина, говорил о желании получать и обладать, искать постоянно нового, оживлявшего и будоражившего кровь. Сорше хотелось поразвлечься, позабавиться, почувствовать свою власть над другими. Это и была та правда, что открывалась незатуманенному и проницательного взору, но юноша отчаянно гнал ее от себя, испытывая страшную тоску.