что вот на этом самом чердаке они и умерли? – спросил Алёша.
– Прямо на этом.
– Прямо здесь?!
– Вы глухие? Я же сказала: прямо здесь.
– Вот на этом самом матрасе? – прошептала Маня.
– На этом – вряд ли, потому как он здесь недавно лежит… А может, даже и на этом. Вы что забоялись-то? Чего все угрюмые сидите? Сейчас вызовем этих сестёр и расспросим их. Именно это я и хотела вам сегодня предложить на катке, – спокойно заключила Катя.
– Катечка, давай лучше жену Наполеона, – взмолилась Шура.
– Нет, на жену Наполеона я не согласна. Про них книжек много написано. И никакой тайны тут нет. Хватит сопли распускать! Ставьте все пальцы на блюдце – я вызываю сестёр Смирновых, ясно?
Катя встала в полный рост. Закрыла глаза. Подняла лицо к потолку. Картинно подняла руки. И грозно произнесла:
– Придите, сёстры! Я вызываю вас всех! Хочу знать правду о вас!
Катя замолчала, но сохраняла позу. Она ждала какого-то сигнала, какого-то знака присутствия хотя бы одной из сестёр… Ну, или кого-нибудь… Она так верила во всё затеянное, так хотела оставаться властительницей умов своих младших друзей, оставаться авторитетом, старшей…
– Катя, блюдце поплыло, – с ужасом прошептала Маня. – Смотри, по-настоящему плывёт. Само, Катя, само!..
– И что же оно отвечает? – грозно продолжала Катя, не выходя из образа.
– Буквы, Катя… П-И-С-М-О, – медленно ответила Шура.
Катя опустила руки и посмотрела на сидящих:
– Правда, что ли? Не врёте?
– Да, Катька, мы сами видели: П-И-С-М-О! – хором закричали мальчишки.
– А мягкий знак был? – с недоверием спросила Катя.
– Мягкий знак мы забыли вписать в круг, – пояснила Маня, – Но ведь здесь и так всё понятно, да?
Катя не успела ответить: все десять свечных огарков, заботливо расставленных ей на полу вокруг компании, разом погасли. Наступила кромешная тьма. Небольшое полукруглое чердачное окошко, обращённое во двор, не давало никакого света со стороны зимнего вечернего московского неба. Заскрипели половицы. Со всех сторон подул очень лёгкий прохладный ветерок. Было похоже на сквозняк, едва уловимый. Потом наступила абсолютная тишина. И под полом, то ли под самыми досками, то ли этажом ниже, в той самой зале, еле слышно прозвенел колокольчик, и послышался тонкий женский голос, напевающий какую-то песню. Слова её даже приблизительно разобрать было невозможно. Дети не могли ни открыть рта, ни сделать ни единого движения: казалось, страх превратил их в восковые фигуры. Потом и песня, и колокольчик стихли. Первым пришёл в себя Сергей.
– У меня есть спички в кармане и запасной огарок. Девчонки, отомрите, сейчас будет светло.
Сергей не успел зажечь спичку, как люк в полу, через который они пролезали на чердак, с силой был откинут чьей-то рукой, принеся в чердачное пространство неяркий свет с лестничной клетки.
Маня