позвала она.
Наконец, у Григория прорезался голос, и он закричал во всю мощь своих легких.
Елисеев вскрикнул и проснулся. Перед ним склонилась Вера Федоровна.
– Гриша, проснись! Ты кричал. Опять кошмар?
– Да… боюсь, что-то с Гулей или Петей…
– Это просто сон.
– Нет, не у меня.
***
Вечером за обедом Шура рассказывал популярный в то время анекдот.
– Царские придворные заметили, что наследник престола чуть не каждый день в слезах. Спрашивают его: «Что случилось, Ваше императорское Высочество? Почему вы так часто плачете?» – «Да как же иначе, – отвечает царевич. – Судите сами: когда русских на фронте бьют, папенька плачет, и я вместе с ним. Когда бьют немцев, матушка плачет, и я с нею».
В последнее время Саша летал от счастья. Он чувствовал, что его пролетарская валькирия тоже к нему неравнодушна. Они проводили вместе все больше времени. Зоя стала доверять ему написание лозунгов и речей для выступлений на стачках и забастовках. А это было для нее важнее, чем физическая близость. Абы кого к слоганам, поднимающим пролетарские массы на борьбу, она бы не допустила.
Шура был настолько упоен своей влюбленностью и революционным пылом, что не заметил, что домашние анекдот не оценили. Он будто забыл, что Гулина супруга тоже была немкой. Вера лишь покачала головой. Она не любила скандалы, всегда обходила острые углы.
– А почему матушка плачет, когда немцев бьют? – удивилась маленькая Тася.
– По-твоему, это забавно? – в отличие от жены брата Мариэтта не отличалась тихим и покладистым нравом.
– А что? Что не так? – искренне недоумевал Шура: – Она же немка! Там воюют ее родственники! Разве нет?
– Довольно, Шура! Ты забываешься! Что бы сказал Гуля? – вступил Сережа.
– Ух, охальник! – Манефа забрала грязную тарелку у Саши, сурово нахмурившись. Гуля с Сережей были ее безусловными любимцами и всякий, кто осмеливался отнестись к ним без должного уважения, был ею немедленно предан личной анафеме.
– Вы совершенно не поняли смысла! При чем здесь Гуля? Там же царицу-шпионку высмеивают, – возмутился Шура: – Больше ничего вам рассказывать не стану! Вот уж не думал, что в родном доме встречу такой пиетет перед узурпаторами!
Шура встал из-за стола и ушел к себе в комнату. Он метался из угла в угол, пытался успокоиться, но не знал, как справиться с эмоциями. Ему было страшно обидно. Так обидно, что слезы наворачивались на глаза, и в горле стоял горький комок. Он ведь только хотел поднять всем настроение. А они? Саша решил, что нужно уходить из дома, где его не понимают и не поддерживают его классовую борьбу. Он собрал вещи и решительно направился к выходу.
– Шура, ты куда? – поинтересовалась Верочка Эйхе, которая только вышла в гостиную, уложив Никиту.
Ответом ей была громко хлопнувшая дверь в прихожей.
– Оставь его! Пусть проветрится! – Сергей тоже был зол на брата. Тот становился совершенно неуправляемым.
– Напрасно