котором она будет спать, Марьяна почему-то страшно растерялась, опять сняла с крюка свою кофточку, стала щелкать никелированным замочком сумочки и даже порываться уйти к какой-то своей тетке, жившей где-то в “спальном” районе. Но я терпеливо объяснил ей, что до тетки она сейчас никак не доберется, так как мосты разведены, и потому, если она в самом деле не хочет причинять мне дополнительных хлопот и беспокойства – она как раз больше всего упирала на эти самые “хлопоты” – то ей лучше всего лечь спать, тем более, что места у меня достаточно, да и комната поделена пополам книжным стеллажом как раз для таких случаев. Тут она опять успокоилась, повесила кофточку, сама застелила скрипучий холмистый топчан свежим, накануне полученным мной из прачечной бельем и, случайно наткнувшись в платяном шкафу на старую бархатную скатерть из ЖЭКовского “красного уголка”, на двух гвоздях растянула ее между стеллажом и стенкой. Выгородив себе таким образом “cпальню”, Марьяна попросила у меня коробку со спящим Гариком и, заполучив котенка, устроила его в уголке между изголовьем топчана, осыпавшейся стенкой и холодным паровым радиатором. От этой суеты Гарик проснулся, запищал, а когда Марьяна стала гладить и теребить пальцами его нежную пушистую шерстку, уткнулся мордочкой в кожную складку между большим и указательным пальцами и, закусив ее беззубыми деснами, тоненько и часто зачмокал, подергивая белесыми усиками.
Между всеми этими хлопотами мы еще о чем-то вполголоса разговаривали, переглядываясь поверх пыльных книжных обрезов, потом пили чай с ломкими каменными сушками, и угомонились часам к четырем утра, когда над колючей порослью телеантенн явственно вычернились покатые силуэты церковных куполов и угловатые обелиски дымовых труб. Перед сном я широко открыл окно, чтобы проветрить прокуренную комнату, а когда уже лег и с головой накрылся тонким армейским – подарок Валерия – одеялом, то вдруг услышал из-за стеллажа приглушенный плач.
Я в ту ночь почему-то отнес этот плач на счет Володи, мол, поматросил и бросил, подлец! – но не решился соваться за стеллаж с расспросами и утешениями. К тому же мои подозрения носили скорее вероятностный характер, абсолютной уверенности в них не было. Возможно, это происходило оттого, что я сам в этот период находился в состоянии разрыва, дело стремительно катилось к разводу, а тщательный анализ предшествующих этому прискорбному факту обстоятельств научил меня не спешить с заключениями в тонкой области отношений между мужчиной и женщиной. Конечно, не последнюю роль в той давней истории сыграла теща, которая никак не могла примириться с тем фактом, что ее зять вместо того, чтобы воспользоваться протекцией и уехать за кандидатской диссертацией на Дальний Восток, чахнет на ничтожной подсобной должности в каком-то затхлом реликтовом институте и, несмотря на диплом, продолжает мести улицу и таскать по лестницам вонючие мусорные бачки. Но главная причина была не в этих злополучных бачках, а в том, что я вдруг потерял чувство уверенности