вы вообще можете судить о человеке, не зная, ни разу не видя его!
– А по делам. По делам. Тебе отец разве не говорил, что по делам познаётся человек.
Дрёма сразу сник и потупился:
– Говорил. Задолго до вас говорил.
– Вот видишь.
– Не вижу! Забор мешает.
– Какой забор?
– А вон тот, трёхметровый. А за ним другой, через дорогу, а там ещё и ещё. Я лишь наш дворик обозреваю! А…
Дрёма отчаянно махнул рукой и выскочил из зала.
– Дрёма садись за уроки! – донёсся из зала раздражённый голос мамы.
Дрёма сидел за письменным столом и невидящим взглядом смотрел на раскиданные учебники.
И чего я завёлся? А пусть отца не трогает, устроитель плюшевый! И всё-то у него правильно! Каждый гвоздь ладненько так приколочен, по самую шляпку, «чтобы крепче было»! А отец получается так, трясогузка?.. Вопрос повис в воздухе.
Слёзы сами собой покатились из глаз. Дрёма ничего не мог с собой поделать, жалость так сдавливала горло, что слезам ничего не оставалось, они заволокли глаза и обильно покатились по щекам. Тогда он начинал зло вытирать их. Плакса! Папа как говорил: «В слезах правды не ищи, одна жалость к себе. Мутные они». А ещё он говорил, что когда я вспомню о нём, он непременно придёт. Где ты, папа? Почему не идёшь! Как ты сейчас нужен рядом. Рядом и с нужным советом. Вон Артём Александрович всегда рядом (когда не работает, а работает он всегда) и правда его, как этот дом – трёхэтажная и на крепком фундаменте покоится. Захочешь, не сдвинешь. Нет, папа, что-то не так в твоей любви? Какая-то она слабенькая. Артём Александрович пришёл, взялся хозяйской хваткой и любовь и сына высоким забором обнёс. Ключи в кармане носит, никого чужого не допустит. Он сильный.
Терпение, говоришь, откуда же ему взяться, когда нетерпеливые всегда побеждают. Хочу и всё тут! Артём Александрович всегда говорит: «Своё нужно брать, а то непременно другому достанется. Оглянись, весь мир на ловкости и силе построен. Не успел, не схватил, не удержал и ходи потом голодный. О любви можно говорить сколько угодно, сериалы смотреть, но твоя мать правильно делает. Посмотрит, поахает над вымышленной любовью в сериальчике и к плите идёт готовить, а потом ещё и на работу спешит. Любовь слабаки придумали. Ею ни одну женщину не удержишь возле себя».
Дрёма тогда смутился. Артём Александрович напомнил ему экранного ловеласа с похабной улыбкой оголяющего мать. Впрочем, Артём Александрович во всём оставался самим собой, и когда он слюняво приглаживал усы, не пропуская ни одной короткой юбки, он думал что и мальчик смотрит теми же глазами. И даже злился, когда его точка зрения не воспринималась так, как ему хотелось:
– Ничего ты в этом пока не понимаешь. Мал ещё.
Но с ним было интересно.
– Будь мужчиной. Хочешь порулить?
Глаза Дрёмы озорно вспыхивали.
– Хочу.
– Тише, тише, не газуй. Машина, как женщина – чуткость любит. Прислушивайся и тогда будешь переключать передачи так, как надо.
Дрёма