а Руси-матушке есть своя ночь, когда вся нечисть на свет белый выходит, водит невидимые хороводы рядом с обнаженными девицами с цветочными венками на головах, купается-плещется на темной реке, путает карты полуночным ворожеям. А потом, усмехаясь и перемигиваясь, наблюдают за тем, как человеки, отражая на нагих телах свет далекой Луны, прыгают через костер.… Скажу больше – если прислушаться в тот момент, закрыть глаза и абстрагироваться от визга и хохота «хороводников», то вполне даже можно услышать, как в камышах и черных зарослях ивы хлопают в ладоши и ликуют нечистые зрители! Незримые, неприглашенные, никем не любимые….
Совсем же другое дело Хеллоуин! Весь Темный Потусторонний мир разом вываливается на землю! Люди пропадают с улиц и площадей – вокруг лишь маски, разноцветный туман и всеобщий восторг! Тот, кто не разделяет тотальной радости – тот странен, тот прячется за плотными занавесками своего дома, крадется вдоль кустов, не выходя на свет.
Отродясь не праздновали на Руси Хеллоуин, да и праздновать-то его не умели! Да и холодно уже, если уж говорить начистоту! Конец октября все-таки!
Откуда пришла эта мода на иноземный праздник? Относятся нему неодобрительно, но,… как известно, запретный плод всегда сладок. Оттого с восторгом и приняла его та часть люда, которая всегда рада любому гулянью, понимает толк в эпатаже и не прочь лишний раз насолить кислолицему консервативному большинству….
Полицейская машина осторожно ехала через Театральную площадь. Холодный густой туман, такой обычный в конце октября в этих местах с незапамятных времен, сейчас почему-то казался чужеродным и нарочитым, будто подстроен был специально, как декорация к тревожному вечеру. То справа, то слева почти под колеса автомобиля выскакивали группы веселящейся молодежи, наряженные в чуднЫе костюмы. Длинные черные ведьминские платья, островерхие колпаки, обсыпанные разноцветными блесками метлы, тесно соседствовали с оборванными камзолами вампиров и кожаными жилетами одноглазых пиратов. Лица гуляющих разобрать было трудно. Грим, маски и широкополые шляпы надежно скрывали под собой особые приметы нарушителей тишины и покоя вечера, последнего в этом октябре.
– Сюда! – участковый уполномоченный Анатолий Ильич, для друзей – просто Толик, рукой указал на арку, ведущую во дворы. – Добрались, слава Богу….
Двор оказался неожиданно тесным, сжатым с трех сторон домами, по периметру густо засаженным колючими кустами.
Летом, видимо, здесь было хорошо, уютно. Но сейчас в сгущающихся синих сумерках и тяжелом тумане полуголые ветки кустарников выглядели недружелюбно и хищно. Свет в доме номер пять горел во всех окнах, на обоих этажах. Подъездов было два, и у каждого толпились люди. У правого крыльца стояла карета «Скорой Помощи», чуть поодаль – машина криминалистов.
Участковый уполномоченный Толик первым вышел на воздух, кивнул головой помощнику – мол, оставайся за рулем, без тебя разберемся. Почти сразу из автомобиля появился Даниил Гирс, высокий блондин в сером костюме. Нахмурился.
При его появлении галдеж на правом крыльце прекратился. Полицейские направились к дому. Из толпы любопытствующих, преградив им дорогу, шагнула вперед невысокая, одетая по всем правилам Скучновского шика тетушка с рыжим начесом на жидких волосах. Она резко поправила цветастый платок на плечах, возмущенно затрясла вторым подбородком:
– До каких пор над нами будут издеваться? – громко запричитала она, возмущенно вперив взгляд в лицо инспектора Гирса. – Живем как на вулкане! Куда полиция смотрит?
– Что конкретно вас беспокоит? – ровным голосом спросил полицейский. Казалось, что глядит он вовсе не на нее, а куда-то сквозь ее голову, и даже дальше – сквозь стену за ее спиной. Его светлые холодные глаза не выражали ровным счетом никакого беспокойства. Тетка поежилась под этим взглядом, но позиций своих не сдала:
– Поглядите, что кругом делается? На площади под окнами ведьмы и вурдалаки! – Убоявшись холодного отстраненного Гирса, она начала гневно наступать на Толика. – Тыквы хорошие испоганили, рожи страшные из них вырезали! И радуются!
– Радуются – это хорошо! – коротко бросил Толик, пытаясь оттеснить тетку с прохода. – А тыквы – их собственность, что хотят, то пусть и делают.
– Вот как? Ха-ха-ха – фальшиво возликовала тетка, не давая участковому пройти вглубь подъезда. – Ай да полиция! Пусть хоть на головах все ходят! Приличным гражданам отдыхать не дают.
– Смирнова! – Толик подпустил в голос острой жести. – Ты когда по трое суток дни Рождения празднуешь с гармошкой и танцами, я сквозь пальцы смотрю! Или тебе завидно, что на площади без тебя гуляют?
Смирнова стушевалась, захлопала крашеными ресницами. В толпе за ее спиной послышался легкие смешки и одобрительные комментарии в адрес полицейского.
Инспектор и участковый почти уж прошли мимо этого митинга, и совсем было собрались ступить на лестницу, ведущую на второй этаж, как неугомонная тетка пустила им в спину последний злобный залп:
– Пусть себе гуляют! И зависти у меня нет никакой! Ряженые эти вурдалаки –