тогда-то у него и заподёргивал палец. Он сбил ноготь ещё вчера, копая стрелковую ячейку. Место их взводу выпало неровное и бурьянистое, земля напичкана камнем и битым кирпичом, которые приходилось выковыривать и выбрасывать руками. Он даже не помнил, когда сломал ноготь на пальце правой руки. Просто стало вдруг словно поколачивать электрическим током – большая отогнутая заусеница с забившейся под неё грязью мешала работать. Он откусил её, выпучив от боли глаза, затем поплевал на выступившую кровь, наскоро отёр ноготь, налепил поверх ранки лист подорожника и свернул указательный палец калачиком под большим. Докопал-таки. А сейчас вот палец задёргал.
Ночью был слышен фронт, звук долетал глухой, с рокотом, будто кто-то кидал в кузов самосвала собранные на поле камни. На юге оборонялся Смоленск, и там, а может, и ближе, темно-синее небо освещалось сиреневым заревом. По северному бледному окоёму тоже метались сполохи, но эти уже были жёлтые – над железной дорогой. Звенели комары. Натягивая на голову пилотку и кутаясь в свою новенькую, ещё не обмятую шинель, Андрюха не слышал никаких выстрелов. Стреляло у него в пальце. Он высовывал его вверх, наружу, подставляя под комаров и холодок ночи.
На рассвете, когда самый сон, всех снова подняли и погнали без завтрака, передавая на ходу ржаные сухари и местную западнодвинскую воблу – ещё влажную, недовяленную плотву и таких же мягких лещей, только-только снятых с вешала. Говорили, что в задних ротах поначалу раздавали копчёного судака и даже угрей, но потом это дело прекратили, попридержали для комсостава.
Как тянулся тот день, Андрюха плохо помнил. Палец распух, покраснел, в нём стреляло уже беспрерывно. Опущенный вниз, он отяжелевал, как варёная свекла, и так наливался болью, что терпеть больше не было сил. Руку всё время тянуло вверх.
На привале их строгий, но вежливый, с мягким городским говором младший политрук Михалёв собрал комсомольцев роты и провёл скоротечное собрание.
– У кого есть вопросы по резолюции, товарищи комсомольцы? – спросил он напоследок. – Итак, собрание постановило: бить немецко-фашистского гада… – И тут он увидел поднятую руку Андрюхи. – У вас вопрос, товарищ красноармеец? Пожалуйста. Прошу. Встаньте. Встать!
Андрюха подскочил, вытянулся по швам и захлопал ресницами.
– Желаете чем-нибудь дополнить? – спросил младший политрук.
– Да нет… Никак нет! У меня это… – И он малиново покраснел, что сам палец. – Никак нет!
– А зачем тогда руку тянете? – Политрук нахмурился. – Давно в действующей армии?
– Дак… вот токо.
– Токо. Ну, хорошо, раз уж встали. Выскажите свое мнение от имени своего взвода.
– Ну дак это… ну мы тут как все. Против гадов. Чтоб за лучшую жызнь без фашыстов в Европе и во всем мире. Чтоб того… на защиту социялистического Отечества, потому как мы все тут товарищы комсомольци… – Он слегка обернулся и попробовал было обвести рукой сидящих бойцов, но палец обожгло болью, и это заставило