вещи хлеще и деталей —
Душеклевещит прозябыт.
Но и травинка устоит —
В руке Творца – струною света,
Гармонией Любви согрета!
Согбенный спину распрямит,
Незрячий Истину узрит —
В Господне солнечное лето;
Никто – ничто не утаит,
Да и не нужно будет это.
«Я не художник лирных балаганов…»
Я не художник лирных балаганов,
Я робкий подмастерье Аонид.
Воркующею музыкой обманов
И черепашьей арфой перевит
Лукавый пересмешник Аонид.
Я в листолёте кудреватом зноя
Озябшие купаю очеса.
Иконным плоскогорьем аналоя
Солёная ресничная роса
Туманные врачует очеса.
Ещё не расколдованы приметы,
Предвечный триедин растущий свет.
Мне слышится: «Всё было, есть и нету».
Одновременно: «Было, есть и нет».
Прозрачна тьма, непроницаем свет.
«Апрель простужен. Выморожен воздух…»
Апрель простужен. Выморожен воздух.
На циферблате дней календаря,
Неряшливой невестой кустаря,
Зима спросонья вспенила погоду;
Закашлял парк, надев седой парик,
Скользит и падает эмалью гололедиц;
И обмороком заморозков бредит
Спелёнутый снегами часовщик.
«Шелковистыми нитями пряжи…»
Шелковистыми нитями пряжи
Серебристо-волнистый наряд
Озорная метелица вяжет,
Сея спицами свисты и хлад.
И под эти напевные свисты
Ёлки-ёжики в выснежный плёс
Вытряхают истлевшие листья
Из зелёных иголок-волос.
«Я невольник в темнице иллюзий…»
Я невольник в темнице иллюзий.
И неведомы мне слова,
Чтобы вымолить радость у музы:
Неизведанные острова —
Первозданной любви союзы.
Эх, дырявая голова…
Так и буду по кругу ошибок
Колесить и распугивать рыбок
Слов, проклюнувшихся едва.
«За павлиньей чешуёй заресничья…»
За павлиньей чешуёй заресничья,
Лукоморье, улыбнись, чечевичье.
Здесь лесничим служит мавр у кукушки,
Океанских век прищур – из избушки.
Здесь языческих былин сквозь туманы
Саблезубым я орлом вьюсь лианно.
Заресничный чародей Лукоморья,
Я – пергамент и перо черногорья.
Лью кудрявый щебет снов, всклянь осоки
Запрягая комаров в экивоки.
«Хочу сказать – и не могу…»
Хочу сказать – и не могу,
Но жерновам – ворочаться.
Водою камень точится,
А я же – ни гугу.
Звук, даже мыльный, пузыря,
Вмиг