все, что мне довелось пережить в больнице, скажу лишь, что в нашей стране лучше не болеть. Но это было не самое страшное, впереди меня ждал сезон потерь и тишины. Оказалось, что вместе со здоровьем я лишился способности писать тексты. Взамен получил дар плодить ребусы. Для меня, как ты понимаешь, это равносильно смерти. Журналист, пишущий тарабарщину не нужен никому. Я быстро потерял работу. Еще стремительней испарились мои друзья. Из семисот приятелей на Фейсбуке мне за последний год не написал никто. Наверное, я был не очень хорошим другом, и признаться, сам мало кому писал, но хоть кто-то мог же просто поинтересоваться, как я поживаю? Как бы банально это ни звучало, но друзья познаются в беде. Осознание того, что прожил половину жизни и не нажил ни друзей, ни врагов прибивает похуже любого инсульта. Я проклинал все на свете, пока не решился сделать шаг навстречу невзгодам. Если гора не идет к Магомеду, Магомед идет к горе. Ты первый, кому я написал. Впереди еще семьсот писем. Если хотя бы один из вас ответит, значит, все же есть люди, которым я не безразличен.
С уважением, твой друг М.»
Вот такое странное письмо я получил от моего знакомого из фейсбука. Мы виделись однажды, друзьями не были никогда, но сейчас я сижу и пишу ему письмо, а заодно еще целой дюжине товарищей, о которых давно ничего не слышал.
5. Половинка
Раньше у Иванова все было просто: детсад, школа, армия, институт, работа на заводе. Потом его укусил Купидон, ну или что он там обычно делает, одним словом, «влюбилася дитятя». Случился с ним этот сердечный недуг в период его героических свершений на овощебазе, куда заводчан отправляли по осени таборами. Табор инженеров, табор фрезеровщиков, табор инструментальщиков, табор работников профкома и прочей заводской интеллигенции. Всех отправляли, ну и его загребли. У нас же как? Оттрубил на овощебазе – поел в столовой. В союзе вообще с продуктами беда. Танки, самолеты? Пожалуйста! А вот со снедью разве что только шиш с маслом.
В перерыве между яростной атакой на капусту и битвой за кабачки угораздило нашего Иванова посмотреть на кладовщицу Зинку из четвертого цеха. И все, словно подменили парня. Раскраснелся, волосы зашевелились на загривке, ладошки вспотели. Одним словом, парнишка поплыл, и адреса не оставил. Сопли жует, а подойти, как заяц к лисе, боится. Два дня бледный ходил, кабачки потными ладошками натирал, а подойти робел. На третий решил выпить для храбрости и судьбу свою решать – к Зинке идти. Галстук с утра надел, костюм чешский, зеленый с отливом нацепил, и свататься пошел. А на базу как народ обычно идет? В чем не жалко. Кто в трико с пузырями, кто в майке алкоголической, кто шарфы и свитера вокруг поясов вяжет, одним словом, чем хуже, тем лучше. Бомжи на подиуме, не меньше. И вот на фоне этой тотальной овощебазной нищеты материализуется наш Иванов, одетый, лучше, чем депутат РСФСР на съезде. Надо сказать, что и Зинка баба не из простых была. Высокая, видная, фигурка точеная, волосы, грудь, глаза – все при ней. Мужики вились