то, что считала нужным сама. Надо мной и раньше не было плотного родительского контроля, а уж теперь я оказалась полностью предоставлена себе. “Вот тебе и свобода. Ты же к этому так упорно стремилась, Юлечка?” – задавала вопрос сама себе и качала головой. Я не ожидала, что до меня никому не станет дела. Я стала никому не нужна. А это оказалось болезненно. Одиночество давило на меня.
Конечно, у меня остался папа, которого я любила. Но, овдовев, он замкнулся, глубоко погрузился в себя и тоже как-то выпал из моей жизни. Он говорил позже, что и сам пытался понять, как существовать дальше и словно окуклился. Наша связь сначала прервалась ненадолго, затем перешла на новый уровень. Мы и до этого общались как взрослые люди, отец не давал мне советов и не поучал. Я изредка звонила ему по междугороднему телефону, и два раза в год приезжала на каникулы.
Как ни странно, одновременно эта пустота вокруг дарила и удивительное ощущение легкости бытия: будто я прыгнула с обрыва в реку, коснулась дна и начала движение вверх. Я обнаружила, что в ужасной потере были и плюсы. Звучит кощунственно, но это правда. Главное преимущество состояло в том, что самое страшное уже случилось.
С этого момента, ничем не отягощенная и уже закаленная, вернее обожженная, я начала свой путь во взрослую жизнь, имея ноль материальных ресурсов. Я была нищей провинциалкой без связей и без поддержки. Но это было неважно.
Главное, ко мне постепенно вернулась радость. Точнее, не вернулась, а я сама ее потихоньку приручила, приманила и подтянула к себе. И обращалась теперь с ней бережно, лелея и оберегая. Хорошее настроение, которое раньше было моим естественным состоянием, теперь настраивала сознательно, едва проснувшись утром, лежа с закрытыми глазами. И открывала их уже с улыбкой. Своей чувствительной после потери мамы сущностью “без кожи” тонко определяла, что досадные пустяки и проблемы не заслуживают моей реакции. Ни порванные колготки, ни украденные деньги, которых и так не хватало, ни агрессивное хамство в автобусе не расстраивали меня, так как ничто не могло сравниться с пережитым горем. И еще утешало то, что занята была «по горло». Я училась, было сложно и интересно, голова была полностью загружена. Меня окружали незаурядные сверстники, общение с которыми доставляло удовольствие.
В нашей группе было мало москвичей, и они с завистью посещали нашу шумную общагу, с неохотой покидая ее вечером. Вся бурная жизнь проходила там, где мы вместе жили, учились и веселились.
Общежитие располагалось на Ломоносовском проспекте и называлось ФДС, Филиал дома студента. Это была пятиэтажка, организованная по коридорному принципу: комнаты девочек налево, мальчиков направо, в каждой стояли четыре кровати, стол и шкаф.
В конце длинного прохода располагались две кухни, туалеты и умывальники, а душ имелся только на первом этаже. Да и работал он через день. Внизу был и зал для занятий.
Сейчас не знаю, как мы могли дружно прожить в подобной тесноте несколько лет. А тогда получали от бесконечного общения удовольствие.