не найдут его. Никогда.
Полицейский вернулся в комнату. Он пожал плечами и покачал головой.
– Здесь больше никого нет, – заявил он.
Мужчина в дождевике подтолкнул мать к двери. Он потребовал у нее ключи от квартиры. Мать молча и боязливо вручила их ему. Они гуськом двинулись вниз по ступенькам, медленно и неуверенно – матери мешали сумки и узлы, которые она несла в руках. Девочка раздумывала над тем, как передать ключ отцу. Где лучше его оставить? У concierge?[4]Может быть, она еще спит в это время?
Странно, но concierge уже проснулась и стояла за дверью. Девочка заметила на ее лице необычное выражение злорадного торжества. Почему она так смотрит, подумала девочка, почему она не взглянет на нас, на мою маму, на меня? Почему она не сводит глаз с мужчин, как будто в упор не видит ни ее саму, ни ее мать, как будто она и знать их не знает? А ведь мать всегда была добра и любезна с этой женщиной, иногда она даже приглядывала за дочкой concierge, маленькой Сюзанной. Та часто капризничала, жалуясь на боли в животике, а мать всегда была с ней такой терпеливой, постоянно напевала Сюзанне песенки на своем родном языке. Малышке это очень нравилось, и она засыпала, довольная и умиротворенная.
– Вы не знаете, где могут быть отец и сын? – поинтересовался полицейский, отдавая ей ключи от квартиры.
Concierge пожала плечами. Она по-прежнему не смотрела ни на девочку, ни на ее мать. Ключи она сунула в карман быстрым, вороватым движением, которое совсем не понравилось девочке.
– Нет, не знаю, – ответила она полицейскому. – В последнее время мужа я почти не видела. Может быть, он скрывается. Вместе с мальчишкой. Вы можете осмотреть подвал или служебные помещения наверху. Я вам покажу.
Малышка в loge[5] начала хныкать. Concierge оглянулась через плечо в маленькую комнатку.
– У нас нет на это времени, – сказал мужчина в дождевике. – Впереди еще много дел. Если понадобится, мы вернемся сюда позже.
Concierge подошла к плачущему ребенку и, взяв его на руки, прижала к груди. Потом пробормотала, что знает о том, что в соседнем здании живут еще такие семьи. Она выговаривала их имена и фамилии с видом крайнего отвращения, словно это были непристойности или богохульства, подумала девочка, грязные слова, которые и произносить-то вслух стыдно.
Наконец Бертран сунул телефон в карман и перенес свое внимание на меня. Он улыбнулся мне одной из своих неотразимых и неповторимых улыбок. И в очередной раз я про себя подивилась тому, чем заслужила такого красивого мужа. Когда я впервые встретила его, много лет назад, катаясь на лыжах в Куршавеле, во Французских Альпах, он был стройным и выглядел совсем мальчишкой. И вот теперь, в возрасте сорока семи лет, став тяжелее и сильнее, он буквально излучал мужскую силу, неподражаемый французский шарм и стиль. Он походил на хорошее вино, которое с возрастом лишь обретает благородное изящество и крепость, в то время как я пребывала в полной уверенности, что моя собственная молодость затерялась и канула в Лету где-то между