к вагонам, то ли ждали кого-то, то ли облаву устроили… Решил после этого поехать к нам на Горького – я его попросила цветочки полить, – добрался было до «Пушкинской», все чинно-мирно, так на тебе – промчались, не останавливаясь, на всех парах до следующей станции! Он, бедняга, измучился с этими поездками! А какое количество усилий потрачено, мать моя! У него иссяк весь словарный запас, когда он это мне рассказывал! Вот зачем такое в городе устраивать? Не пройти, не проехать! Скорей бы вся эта спортивная вакханалия закончилась! В общем, нахожусь под впечатлением!
Лидка никак не унималась: главное же – думать о гражданах, как ей казалось, об их быте и удобстве, а выходит, что сами граждане своим существованием и мешают этому грандиозному событию.
– Так я не понимаю, объясните мне, дуре, для кого тогда все эти мероприятия устраиваются? – возмущалась она довольно громко, жаря блинчики на кухне. Дачный день был дождливый, лето восьмидесятого хорошей погодой не отличалось, весенняя прохлада все время напоминала о себе, так и грозя перейти в осеннюю, минуя лето. Дождь стучал по крыше, бурно изливался из водосточных труб, жасминовые кусты за окном развалились от тяжести воды и почти легли на землю, так и норовя сломаться. Зато дух во дворе стоял волшебный и входил в дом через все открытые форточки и щели – так мог благоухать только дочиста отмытый участок леса, где все – и листья, и стволы мачтовых сосен, и молодая смола, и цветы, раскрытые и бутонами, и притаившиеся до времени грибы, и спелая, обвалившаяся от дождя малина, и жучки-паучки, птички-синички – все-все подверглось долгой и основательной промывке, стало свежим и вроде как снова юным.
Роберт вышел на крыльцо покурить и посмотреть, как заливает. Дорожки стали живыми, водные потоки гнали по ним все, что попадалось по пути, – листья, шишки, веточки, всякую дребедень. Куда это все с невероятной скоростью уносилось – непонятно, разве что за углом шумел какой-то океан, о котором Роберт пока не знал, хоть и прожил в Переделкино около двадцати лет. Воздух был удивительным, по-грозовому озоновым и от этого радостным. Роба покрутил в руках сигаретку, но не отважился ее запалить, давно он так остро не чувствовал запах дождя.
– Робочка, нашла тебя! – Алена вышла на крыльцо и полной грудью вздохнула, азартно поводя ноздрями. Так же как и Роберт, облокотилась о перила и проводила взглядом кленовый листик, который быстрым ручейком весело промчало за угол дома. Откуда-то от соседей вдруг активно, несмотря на ливень, запахло шашлыками, и вся прелесть загородно-дождевой атмосферы мгновенно улетучилась. – Я за тобой пришла, там уже началось, – позвала Алена, и они вошли в дом.
Оба через темную прихожую – а она всегда была темной, даже когда там горел свет, – поспешили в гостиную. На столе перед включенным телевизором стоял большой пузатый чайник с такой же пузатой чашкой, неизменные спутники хозяина дома. Телевизионная олимпийская программа была очень насыщенной, хотелось смотреть все, что показывали со всех спортивных объектов. Роберт в далеком студенческом прошлом довольно профессионально занимался волейболом и баскетболом – баскетом, как он говорил, а еще настольным теннисом и боксом, потому пропустить что-либо из этих видов спорта было бы для него трагедией. А еще любил водное поло, легкую и тяжелую атлетику, фехтование, ручной мяч, хоккей на траве и без травы, стрельбу из лука и не только, греблю, лошадок, дзюдо и особенно плавание. Особенно, потому что Катя, его старшая дочь, работала от института волонтером на соревнованиях по плаванию в новом бассейне на Олимпийском проспекте. И как только начиналась трансляция из бассейна, все Крещенские усаживались к телевизору, чтобы, во-первых, поболеть за наших, а во-вторых, попытаться выцепить глазом и Катерину – вдруг удастся? Нет, в соревнованиях она не участвовала, но вскользь показать ее очень даже и могли.
Роберт постарался настроить телевизор, но получалось пока плохо – за городом сигнал еле ловился, а если и ловился, то слишком слабо и капризно, тем более что нагрузка была ого-го какой – болели в это спортивное время все поголовно! Даже когда специально перед Олимпиадой Крещенские решили тщательно подготовиться и купили антенну, с виду довольно уродскую, но, как сказали, мощную и надежную, и приспособили ее над телевизором, изображение все равно продолжало скакать и двоиться, никак не реагируя на новое «украшение». Существовал, правда, еще дедовский способ привести картинку в чувство – стукнуть как следует кулаком по боковой стенке «ящика», как Роберт называл телевизор. Иногда это срабатывало, но не сегодня. Роберт прицелился, двинул по коробке, и… изображение исчезло вовсе, лишь уменьшающаяся белая цель трагически угасала посреди экрана.
– Да что ж за невезение такое! – Роберт еще раз похлопал по телевизору, на этот раз бережно, даже нежно, но было уже поздно – телевизор, обидевшись, ушел в отказ, поглотив Олимпийские игры, соревнования в бассейне, подающего надежды молодого пловца Сальникова и возможность увидеть Катерину.
– Никак? Может, антенну покрутишь? – участливо предложила Алена, понимая, как Роберт остро реагирует на отлучение от соревнований, словно участвует в них сам.
– Да бесполезно, лампа, скорее всего, перегорела, он так удивленно выключился, надо срочно мастера вызывать… –