и начиная с неприятным чувством убеждаться, что звание свое последний заслужил не за красивые глаза, и даже не за дурацкую прическу. Но, черт возьми, Романо Гарацци?! Да этот старикан и мухи не обидит, он же добрейшей души… По крайней мере, раньше казалось именно так.
Курт неспешно удалился в клубах дыма, оставляя комиссара и подозреваемого наедине. Гарации, проводив его растерянным взглядом, повернулся к старому знакомому.
– Команданте, caro mio! Это какое-то безумие, не убивал я никого! Я знал, да, что убит молодой человек, но это совсем не та причина, о которой думает твой спутник! – от волнения старик стал несколько косноязычен; щеки его слегка порозовели. Варжик тяжело вздохнул и, разрываясь между служебным долгом и сочувствием старому знакомому, мягко, но решительно усадил того на ближайший стул.
– Не волнуйтесь, синьор Романо, – парень попытался улыбнуться как можно более располагающе и приветливо, – Клянусь, я вас ни в чем не подозреваю. Вы мне скажите только, что за причина, о которой вы упомянули? Откуда вы знали, что убитый был молодым человеком?
Он сказал – и тотчас же с неприятным чувством понял, что сам до сей поры понятия не имел, какова была жертва по возрасту. Чертов Рейнвальд, мог бы и рассказать чуть больше о подробностях дела, в конце концов, всю дорогу вместе ехали!
Гарацци поник и, тяжело вздохнув, сцепил в замок дрожащие руки.
– Тебе эта причина не понравится, команданте… – он покачал головой и, видимо, предпочитая действия словам, неожиданно нагнулся, доставая что-то из-под стола, рядом с которым был усажен. Франц нахмурился… затем изумленно вскинул брови. В руке итальянец сжимал початую бутылку крепкой настойки, открытую, похоже, совсем недавно.
– А я… – комиссар кашлянул, – Я думал, вы не пьете.
– Все так думают, caro mio… – оружейник сокрушенно вздохнул, робко задвигая бутылку обратно, – Я балуюсь иногда, но втайне ото всех, покупаю, когда время уже за полночь… Вот и вчера пошел за бутылочкой, и услышал крик – голос молодой был. Я так и подумал, что, должно быть, опять какого-то бедолагу наш местный маньяк настиг, и заспешил домой.
– А помочь… – Варжик зажмурился, затем вновь уставился на собеседника с нескрываемым недоверием. Крепкий же еще мужик, вполне мог бы помочь несчастному, может, хоть «Скорую» бы вызвал…
– Да ты что, сынок, какой из меня помощник? – старик демонстративно сгорбился и закашлялся, – Я уж немощен, еле инструменты в руках держу… Жаль, конечно, человека, но уж своя жизнь-то она подороже будет, как бы жестоко не звучало.
Что ответить, Франц не нашелся. Ему, комиссару полиции, ставить свою жизнь превыше жизни другого человека никогда даже в голову не приходило, он всегда готов был рискнуть собой, лишь бы спасти другого и наивно полагал, что другие люди думают так же. Теперь вот выяснялось, что все совсем иначе, и другие люди, даже самые лучшие из них, предпочтут спасти остатки своей жизни, удерут домой, прижимая к груди заветную бутылку, вместо того, чтобы оказать посильную помощь.
– Франц, – голос Курта Рейнвальда,