как нужно. Брови… Короткая стрижка…
Закуривает. Профиль с сигаретой. Профиль с точкой огня.
– Хочешь?
Вообще-то я не курю, но бывает, если выпью. Или когда как-то не по себе. А сейчас такое чувство, что я не то что закурить – я и подняться могу над асфальтом, и полететь… Во всяком случае, опыта хватает, чтобы затянуться и сжать горло: не залиться кашлем.
Мы идем и молча курим. Город тихий абсолютно. У меня «отходняк» от пива, так, ничего особенного – легкий сушняк, а во рту тягуче, во рту какой-то привкус собственных зубов. А после сигареты добавляется и какой-то привкус чернослива… Извините за столь подробный анализ того, что происходит в моей ротовой полости.
Я снова обнимаю ее. Она прижимается доверчиво: свободной рукой перебирает мне волосы, и, между прочим, это чертовски приятно.
– А расстояние между Питером и Тюменью… точно будет – сколько?
Разумеется, атлас с таблицами остался лежать в моем рюкзаке, а тот, в свою очередь, – на «вписке» у Скваера; я закатил глаза, соображая. В уме вставала Российская Федерация. Так, так и так.
– Тысячи три. Может, чуть меньше…
– Много, – вздохнула она.
– Еще бы!
– Много, много… Миллионы людей! Подумать только, а ведь мы могли никогда не встретиться.
Вместо ответа я крепче обнял ее.
– Ты знаешь, – Настя вдруг оживилась, даже отстранилась от меня, – одна моя подружка два года назад замуж за немца вышла! Серьезно. И уехала в Германию. Какой город – не помню. Она мне часто оттуда пишет. Скучает… А этот немец за ней к нам в Тюмень приезжал!
– Старикашка какой-нибудь?
– Почему – старикашка? – Настя даже обиделась. – Нормальный мужик. Он ее старше, конечно, лет на восемь. Но вполне молодец. Лысоватый, конечно… Я вот вообще обратила внимание – по телику сколько видела – немцы все рано лысеют. И почему? Радиация, что ли, какая-то…
– Или гормоны.
– Гормоны? У немцев? Да не смеши!.. Этот тоже: приехал и все озирался, как дикий. «Sibiria, Sibiria!» Чуть ли не шубу с собой привез! А лето было, у нас же над Сибирью – вечная озоновая дыра, и жара была градусов под тридцать пять! Вот он пожарился у нас…
Я вдруг ловлю себя на том, что улыбка у меня – снисходительная. Спохватившись, быстренько стираю ее с лица, чтобы Настя не успела заметить… Да – провинция. Да – иностранца раз в жизни увидели. Ну и что же теперь.
Мороженое, которое я держу у носа, практически растаяло, стало жидким, плещется там, в целлофане, – и, описав дугу, оно плюхается на асфальт, как лягушка… И только потом (как обычно) я подумал: может, стоило все-таки предложить его Насте?
– Не напрягайся. Я не ем сладкого.
Совсем как я… Мы – похожи. Я постоянно ловлю себя на этой мысли. И внутренне. И внешне: сейчас, при бледном свете фонарей, это не очень видно, но правая половина ее лица – загоревшая. Это от стояния на трассе. Печать автостопщика…
Настя закуривает. Она слишком много курит.
Мимо нас по проспекту проезжает машина