дила мимо в полдень, и звук боя раздался откуда-то ниже циферблата. Девушка остановилась и стала внимательные разглядывать стенку. Слева на право шли сначала два книжных шкафа, затем сервант, потом секция с дверцами в центре стеллажа, потом часы, дальше опять книжный шкаф.
Ее спутник доктор Лестори непонимающе остановился рядом:
– Что случилось? – поинтересовался он.
– Ничего. – растерянно пробормотала Лиза. Она сама не поняла, что ее смутило, подумаешь не заметила, что это напольные часы, а не маленькие на полке. Ей показалось, что этот предмет мебели, как будто замаскировали, что от нее пытались скрыть, что это не шкаф, а напольные часы. «Какая чушь!». Но настроение не проходило. Лиза всегда чутко прислушивалась к себе, так сложилось, что с детства, ей было не у кого толком спросить совета, и она привыкла полагаться на свои ощущения, повзрослев, она верила в теорию, что ее подсознание пытается ей что-то сказать. Еще в первом классе из шести одинаковых маркеров, она, доверяясь чутью, выбирала самый свежий.
В институте она пыталась анализировать эту свою особенность, результат был противоречивый, но для себя она решила, что смена настроения или резкий перепад эмоций, это сигнал от подсознания, что ему что-то не нравится. «Что здесь может не нравиться?».
В своем мире Лиза всегда куда-то бежала, еще в школе начала высчитывать семейный бюджет, готовила еду с пятого класса себе и отцу, в институте, четко рассчитывала финансы от стипендии и подработок, чтобы дотянуть до следующего денежного поступления. Устроившись на работу, принялась откладывать на квартиру. Приятели и коллеги иногда даже в глаза называли ее роботом. Закономерно она слыла среди ровесников «убогой заучкой», а друзей так и не смогла найти. Сбой программы произошел только один раз, на предпоследнем курсе института, когда Лиза влюбилась. Ее избранник был полной ее противоположностью, Влад смело тратил деньги, часто те, которых у него не было, но Лиза думала, что так и надо. В душе она завидовала его безответственности. Всегда находился кто-нибудь, кто выручал ее мужа, а кто-то и просто прощал долги. Она сама часто вытаскивала любимого из финансовых авантюр. Их союз, казался окружающим странным, Влад был высоким брюнетом с атлетичной фигурой, душой компании, заводилой, из хорошей семьи, а у Лизы рано проявилась склонность к полноте, от бесконечной работы и учебы, уже к окончанию института просело зрение, и она время от времени подслеповато щурилась. Ее отец-вдовец умер, когда она поступила в институт, всю жизнь он проработал механиком в гараже хлебокомбината, по выходным выпивал, иногда запой продолжался несколько дней, а потом он с виноватой тоской поглядывал на дочь. Мать Лиза почти не помнила, несчастный случай, авария. Отец даже не думал менять работу, или найти подработку. Его все устраивало, после смерти жены, все усилия он прилагал, чтобы «все было как раньше», и уже в школе Лиза поняла, что, если сама не приготовит суп, никто его ей не даст, в лучшем случае бульон из пельменей.
Так получилось, что бабушек и дедушек поблизости не было, как не было и сердобольных соседок, или сочувствующих педагогов. Замужество с Владом виделось ей как избавление от бесконечного конвейера по зарабатыванию денег, в который превратилась ее жизнь. По началу все было не плохо, его семья приняла ее и после окончания института свекр, даже помог найти хорошую работу. Свекровь особенно не лезла в их жизнь, а часто даже поддерживала Лизу в спорах с Владом. Они даже помогли им взять в ипотеку однушку не в самом плохом районе. Его родители, видимо, понимали, что их инфантильному сыночку, рано или поздно потребуется новая опора в жизни.
После института Влад не спешил устаиваться на работу, все более громко рассуждая об имеющихся вокруг возможностях, которые нельзя упускать, о том, что именно сейчас его время, и нужно брать от жизни все, а поработать можно и потом. И как это часто бывает, потом случилось гораздо раньше, чем он успел подготовится. Его родители ушли один за другим зимой на третий год совместной жизни с Лизой. Именно она занималась похоронами, наследством, приведением в порядок дел. Родительская квартира, ушла в счет погашения очередных долгов Влада, и вот все чаще и чаще Лиза стала осознавать, что Влад стал реинкарнацией ее отца. Она волевым решением, ограничила его доступ к общим финансам, стала коршуном отслеживать его инициативы и в большинстве случаев ей удавалось избегать крупных неприятностей. Влад был не согласен с подобным положением вещей и время от времени организовывал демарши, то уходил, собрав вещи, то заявлялся к ней на работу и устраивал публичные скандалы, то пытался выгнать ее из квартиры. Его «друзья» считали ее уродливой мегерой и поддерживали его бунты материально, но не долго. Периоды его «праведного негодования» все сокращались и сокращались. К тридцати годам, он все меньше вписывался в тусовки других бездельников, которых называл друзьями, и все чаще пролеживал на диване в их квартире. Как следствие он стал все чаще закладывать за воротник, и Лиза с ужасом ловила на себе все те же тоскливо-виноватые взгляды, к которым привыкла с детства.
Сама Лиза опять превратила свою жизнь в конвейер, работа, магазины, дом. Одежда – функциональная для офиса, еда – дешевая и сытная, машина – подешевле и понадежней. О детях она даже не задумывалась. В какой-то момент