Маттитьягу: «Видит Бог!
Безумец этот Антиох!»…
И бунт горит, и цель близка…
Но слабнет старика рука…
Меч подобрал сынок старшой,
Продолжив с Селевкидом бой…
_______
Победа братьев. Враг разбит…
Дней восемь ясно
Во Храме менора[6] горит…
Горит – не гаснет…
_______
Рим… Форум… Душный, липкий день…
Старик Катон упёрся, пень:
«Разрушить эту карфагень!»…
Взгляд из будущего
… И жизнь казалась доброй сказкой,
Которой не было конца…
Скользила осень жёлтой лаской
По всем извилинам лица.
И пятились кусты смущённо,
Страшась за дорогой наряд,
Когда катившийся с уклона,
Толкал весь городок назад.
Шуршали музыкой колёса
На струнах падшего листа…
Я счастлив. Мне ещё не восемь.
Я тяжкого не нёс креста.
А дома… Дома ждала мама…
(Ещё ходила в тридцать лет),
И треугольник красной рамы
К ней торопился на обед…
«Знай: смысл, кровь слов, так мало значит …»
Знай: смысл, кровь слов, так мало значит,
Коль жрёт его поступков рой…
Так туча гнуса в леса чаще:
Скелетом стал, кто был живой.
Банальная баллада
Раба Б ожия Екатерина
Полюбила… Жида… Голодранец…
Жил бедней он замызганной псины, —
Как Давид, был красив сей засранец.
Строен, смугл и высокое тело
Глаз венчала палящая мука…
И хамил жлоб-папан озверело:
«Иль средь наших нет смугленьких, сука?!»
Хлопал дверью и хлопал калиткой,
А когда этот жид изгалялся,
В руки взяв неказистую скрипку,
Плакал хрыч и потом матюкался.
Так бывает: в погромное лето
Кровь пустили немножко пархатым…
Схоронили чернявого где-то
И спалили со скрипкою хату…
А потом за скорбящей стремниной,
Удивлённо и воровато,
Отловили отважно ребята
Труп блондиночки Екатерины.
Критика снизу
(памяти Бориса Пастернака)
Я тут мимо книги его проходил…
О книгу ж споткнулся… В стихи угодил…
Теперь вот тону в этом чудном экстракте…
Не зря небожителем звал-то «усатый»:
Шопен с Левитаном в стихах он, а в прозе —
Поэт и философ. Диагноз серьёзный.
А вот, что до баб, то здесь не согласен…
Но впрочем… теперь он для них не опасен.
Касательно Бога, евреев,