Он закинул последние макаронины в бутылку с кетчупом и, покрутив, высыпал их в рот. Пару раз подвигав челюстью, отец проглотил макароны. Я проследила за ним, не дыша. Побоялась выдохнуть, даже когда еда закончилась. Отец вытер рот тыльной стороной ладони и уставился в телевизор. Я продолжала на него глядеть, как будто с последней макарониной прозвучал сигнал, по которому отец должен был упасть замертво, но ничего не произошло. Папа заметил мой взгляд и спросил:
– Ты не собираешься идти учить уроки?
– Нет, – я отвернулась и снова уставилась в экран. – Буду смотреть телевизор.
– Ну и правильно. Хватит забивать башку ерундой.
Не фокусируясь на картинке, я искоса наблюдала за отцом. То ли от мельтешения по телевизору, то ли от яда, у меня закружилась голова. Под левым ребром закололо, макароны подступили к горлу, в ушах поднялся гул. Я потянулась за пультом, чтобы сделать тише, но большой палец дрогнул и соскользнул с кнопки. Отец облокотился на спинку дивана и, позевывая, смотрел телевизор. В справочнике я прочитала, что яд может не подействовать, если человек плотно поел. Отец, конечно, набил живот, но ни один ужин не способен нейтрализовать действие такого количества порошка. Может, реактивы в кабинете химии просрочены? Тогда почему мне так плохо, что я, кажется, вот-вот свалюсь без сознания? Скорее всего, это нервы. Или яд подействовал быстрее на тело меньшего веса. Лилька наверняка смогла бы мне все объяснить, но ее об этом спрашивать нельзя.
– Сделай-ка чаю, – не отрываясь от телевизора, сказал отец.
Вернувшись из кухни, я заметила, что он уже не сидел, а полулежал на диване. Папа залпом выпил литровую кружку еле теплого чая и отрыгнул. Я присела на кресло рядом с диваном, а он улегся, вытянув ноги. Около двадцати минут мы молча смотрели телевизор, пока отец не повернулся в мою сторону:
– Ты проверила срок годности тушенки?
– Да, а что?
– На крышке, или на этикетке?
– На крышке. Почему ты спрашиваешь?
– Живот болит. Видно язва опять дает о себе знать.
Головокружение и тошнота прошли, как будто они были частью сна, от которого я пробудилась. Руки перестали дрожать, в голове прояснилось. Действие яда должно походить на сердечный приступ. Боль в животе – плохой признак. По нему можно заподозрить отравление.
– Это все водка, – как будто со стороны услышала я свой на удивление спокойный голос. – Врач предупреждал, что тебе нельзя алкоголь.
– Ерунда, – отмахнулся папа, – поболит и перестанет.
Несмотря на оптимизм, он застонал и повернулся на бок. На его лбу выступила испарина. Мне стало жалко этого старого и слабого человека. Именно таким он сейчас выглядел. Не осталось следа от его черствости и несгибаемости. Судя по выражению лица, в эту минуту он был готов согласиться на что угодно, лишь бы избавиться от боли. Я поймала себя на мысли, что это только начало. По спине