на которой в несколько этажей расположились странные приборы явно медицинского характера. С другой стороны от меня стоял тронутый ржавчиной, но все еще крепкий двухэтажный стол на колесиках, застеленный кипенно-белой салфеткой, под которой угадывались очертания разных хирургических инструментов, и капельница, от пакета в которой к моей руке, скрываясь под белой простыней, тянулась прозрачная трубка.
Сам я, понятное дело, лежал на больничной койке. Да не простой, а такой высокой, что ее вполне можно было использовать в качестве операционного стола… Что, наверное, и было с успехом проделано, пока я был в отключке.
Хотя если бы меня резали, я бы, наверное, не чувствовал себя так хорошо. Возможно, удалось обойтись без оперативного вмешательства.
Осталось лишь выяснить кому вообще понадобилось заниматься мной, да еще и бесплатно.
Я открыл рот и попытался позвать кого-нибудь, но из пересохшего горла вырвалось только слабое сипение. Оказывается, не все со мной так хорошо, как я думал, просто на жажду я не обратил внимания на фоне заметного улучшения общего состояния.
Я приподнял простыню, убедился, что никакой одежды под ней нет, что было ожидаемо, хоть и неприятно. Зато я обнаружил несколько электродов, присосавшихся к моей коже в разных местах, а где-то – и вовсе проткнувших ее острыми иглами. Провода от всех этих прилипал шли к тем самым приборам, что стояли сбоку от меня и демонстрировали, надо думать, мои жизненные показатели. И, само собой, пока они на мне, ни встать, ни, тем более, куда-то пойти я не смогу.
Поэтому я принялся отрывать от себя электроды, хватая их целыми пучками по два-три провода. С иглами я был более аккуратным – не хотелось нечаянно повредить нерв слишком сильным рывком. Боли не было, было только чувство облегчения, что я наконец-то избавляюсь от всего этого.
Аппаратура отреагировала на подобное варварство испуганным писком и предупреждающими табличками на дисплеях. Я не стал в них вчитываться – и так понятно, что они истошно вопят о том, что пациент умирает и надо срочно принимать меры. Вместо этого я сел на своей койке, вытащил из-под простыни ноги и свесил их вниз, примеряясь, как спрыгнуть на пол.
– Молодой человек, таки куда вы там торопитесь? – раздался от дверного проема уже знакомый мне голос.
Так и не спрыгнув, я поднял голову в сторону говорящего. Им оказался уже знакомый мне лысый очкарик с сережками в нижней губе. Он стоял в дверном проеме, привалившись к косяку и переплетя на груди руки, в одной из которых была зажата пластиковая бутылка с водой. На нем был старый и потрепанный, но очень чистый, белый халат, из-под которого выглядывали плотные штаны и пушистые зеленые тапочки с круглыми помпонами.
Сюр какой-то. То я ползаю по радиоактивной свалке, то вспарываю брюхо живому городу и сигаю ему в кишечник, то одним ножом вскрываю ходячую и яростно отстреливающуюся консерву… А теперь вот – тапочки с помпонами.
Я даже хихикнул – настолько несуразно все это выглядело.
Очкарик отлепился от косяка и прошлепал своими тапочками по полу к стойке с аппаратурой.