он к кровати, садится на пол и закидывает голову на матрас, расцепляя челюсти.
Я немного нервничаю и трясущимися руками кладу ему таблетку на язык, а чтобы он не дернулся, мне приходится этого вредного тигра оседлать.
Я тут же даю ему запить. И когда убеждаюсь, что Ржевский таблетку проглотил, только тогда выдыхаю.
Посадят же еще за непреднамеренное убийство. А судя по квартире Макса и реакции Матецкого, он далеко не простой человек в нашем городе. А я такая молодая. Мне еще жить и жить. От страха в глазах темнеет.
– Ты как, еще не лучше? – в надежде уточняю, а Ржевский подозрительно молчит.
И только сейчас осознаю, что дыхание Макса становится каким-то странным, а я еще ко всему в нетерпении ерзаю на одном месте. Наши лица близко друг к другу: его отекшее и мое максимально испуганное.
И вот тут уже замираю я, так как подо мной начинается какая-то непонятная и активная деятельность, перерастающая в некоторую неровность или даже бугрящуюся возвышенность, которая, судя по всему, еще и каменеет.
– Мамочки, – срывается нервное с языка, и я быстро слезаю с остолбеневшего Ржевского и отползаю к тому краю кровати, с которого хорошо видно ребенка.
Зайчик не разделяет нашего замешательства, только причмокивает, лежа в коконе, и из слюней выдувает большой такой пузырь.
***
– Владислава, – тянет Макс, и я замираю от вибрирующих интонаций в его голосе. – Не делай так больше.
И вот мне сейчас интересно: не делать чего? Помогать, лить из лейки в глаза химию или…
Последнее очень щекочет мои нервы, потому что я не собираюсь ничего подобного делать с этим мужчиной. Да, вот так, именно. Одно большое ничего, которое странным образом преследует меня в последние сутки.
Смелости уточнить, что он хочет этим сказать, я в себе не нахожу, поэтому с перепугу выдаю сухое:
– Хорошо.
Но все-таки совесть еще не успевает меня покинуть совсем, и я решаюсь спросить о его самочувствии:
– Ты как?
– Тебе по десятибалльной шкале или как?
– Можно словами, – киваю и посматриваю за пускающим пузыри Зайчиком.
Что за странный народ эти дети? На улице ночь-полночь, а он лежит и улыбается своим беззубым ртом, даже темноты не боится.
А я вот даже очень боюсь. И темноты, и, как выяснилось, мужчин тоже боюсь.
– Я жив. И если сохранюсь в этом статусе до утра, считай, уже повезло, – с сарказмом проговаривает Ржевский. – Как наш король?
– Превосходно, в отличие от нас двоих.
Затем в воздухе виснет пауза. Я не знаю, что делать дальше. Одно чувствую точно: хочется сладенького. Но его нет. Поэтому, стиснув зубы, встаю и аккуратно подхожу к Максу.
Нужен же внешний осмотр.
Мужчина предусмотрительно складывает руки крестом на том самом месте, чтобы я не вздумала ничего совершить плохого. Наверное, опасается, что с такой сумасшедшей, как я, можно не только глаз лишиться, но и чего повесомее.
– Вроде так даже ничего, – я выдаю свои мысли об отеке в районе глаз.
Мне