ресурсов, путешествия, информация о погодных трендах и экологических изменениях соединили даже самые удаленные уголки мира. На мой взгляд, этот паттерн был впервые создан и реализован модерными империями.
Сегодня я эмоционально и философски воздаю должное мощным системообразующим и обобщающим теориям истории человечества. Но должен сказать, что, изучив модерные империи и пожив в них, я поражен тем, как они постоянно расширяются, какой неизбежной объединительной силой они обладают. И у Маркса[108], и в консервативных работах Дж. Р. Сили[109], и в современных аналитических трудах, в частности у Филдхауза и Элдриджа[110] (чья книга «Английская миссия» остается ключевой)[111], мы видим, как Британская империя интегрировала и спаяла (fused) все элементы внутри себя, а затем вместе с другими империями создала единый мир. И все-таки ни одному индивиду, в том числе и мне, не удастся увидеть и охватить целиком весь мир империй.
Когда мы читаем споры современных историков Патрика О’Брайена, Дэвиса и Хаттенбека[112] (в работе которого «Мамона и имперская гонка» предпринята попытка подсчитать современную доходность имперских активов[113]) или изучаем более ранние дебаты, например спор Робинсона[114] против Галлахера[115], или работы о зависимости или накоплении мировых капиталов экономистов Андре Гундера Франка[116] и Самира Амина[117], то мы, как историки культуры и литературы, должны поставить перед собой вопрос, какое значение это имеет для интерпретаций викторианского романа, или французской историографии, или, скажем, итальянской оперы и немецкой метафизики того времени. Мы находимся на той стадии работы, когда мы уже не можем игнорировать империи и имперский контекст в своих исследованиях. Когда О’Брайен говорит о «пропаганде расширения империи, которая создала иллюзию безопасности и ложные ожидания высоких доходов для тех, кто будет делать вложения за пределами границ своего государства»[118], то он говорит об атмосфере, созданной как империей, так и романами, расовой теорией и географическими спекуляциями, концепцией национальной идентичности и городской (или сельской) повседневной жизни. Выражение «ложные ожидания» отсылает к «Большим надеждам»[119], «вложения за границей» напоминают о Джозефе Седли и Бекки Шарп[120], а «создание иллюзии» – об «Утраченных иллюзиях»[121]: пересечения между культурой и империализмом становятся очевидны.
Связать эти различные миры непросто. Сложно показать вовлеченность культуры в расширение империй: анализировать произведение искусства, которое имеет уникальное предназначение, и в то же время составлять карту взаимосвязей. Но я полагаю, что мы должны предпринять попытку вписать искусство в глобальный, планетарный контекст.