чью сполна.
Дрожа, я попыталась возразить, воззвать к остаткам благоразумия. Но жаркие объятия Изабеллы душили мольбы и доводы рассудка на корню. Ее прикосновения прожигали до костей, до самой души.
– Отринь все запреты, – шептала она, и голос ее сочился сладчайшим из ядов. – Эта ночь подарит то, о чем ты грезила в самых смелых, постыдных фантазиях. Так бери же, пока не поздно!
Любопытство и темное, порочное желание затопили сознание одуряющим маревом. Все то тайное, недозволенное, будоражащее, что снилось в одиноких ночных грезах, сейчас было так близко, лишь руку протяни. Сколько раз я просыпалась на разворошенных простынях, сгорая от странной, болезненной неги!
И вот ОН – недвижим и безмятежен, точно языческий бог, сраженный хмельным зельем. Черные ресницы отбрасывали густые тени на точеные скулы. Властный излом бровей, твердый абрис губ – даже во сне Тристан выглядел порочно притягательным. А его тело, крепкое, литое, прикрытое тонким покрывалом, будило самые дерзкие мысли.
– Ты ведь жаждешь его, – чуть слышно выдохнула Изабелла, и ее дыхание опалило мою шею. – Грезишь, как он овладевает тобой – грубо, властно, самозабвенно. О, я знаю этот голод!
Да, я жаждала. Грезила. Сгорала от невозможного, запретного вожделения. От желания подчиниться и в то же время подчинить.
– Так чего ты медлишь? – голос Изабеллы гипнотизировал, лишал воли. – Завтра твоя свобода навеки отойдет старому графу. Так используй же этот шанс – ради тех лет, той страсти, которой у тебя уже не будет!
Ее слова разжигали первобытный огонь, сметали последние запреты. Дрожа всем телом, я склонилась над спящим Тристаном, жадно вбирая каждую черточку. Упругие завитки волос, трепет ресниц, мужественный овал подбородка.
Идеальный изгиб губ дрогнул, будто почуяв мое присутствие. Широкая грудь поднялась в глубоком вздохе, натянув ткань туники.
Не в силах противиться безумному порыву, я протянула руку. Самыми кончиками пальцев провела по его щеке, очертила контур губ. Кожа оказалась твердой, горячей, покалывающей подушечки легкой щетиной.
– Ну же, – почти простонала Изабелла, вновь материализуясь за спиной. – Решайся! Возьми то, что принадлежит тебе по праву!
Остатки здравомыслия и благоразумия таяли, точно свечной воск. Пальцы дрожали, распуская завязки плаща. Грубая ткань стекла на пол, за ней последовала тонкая рубашка, пахнущая лавандой.
Я застыла перед спящим Тристаном – обнаженная, дрожащая, сгорающая от стыда и вожделения. Чувствовала спиной взгляд Изабеллы – горячий, жадный, почти осязаемый. Слышала ее прерывистое, возбужденное дыхание.
А затем, повинуясь неодолимому импульсу, шагнула к постели. Откинула одеяло и скользнула к недвижимому телу. Прижалась всем существом, до боли стискивая зубы, чтобы не застонать. Кожа Тристана обожгла мою обнаженную грудь, твердые мышцы будто впечатались в мягкость моего тела.
Голова кружилась от ошеломляющей близости, от пьянящего мужского запаха. Кровь стучала в висках, в горле пересохло. Сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот выскочит из груди.
Где-то на границе сознания раздался тихий смех Изабеллы. Мерцающий, зыбкий, он плыл по келье, дразня и завлекая. А в следующий миг мягкая ладонь легла мне на затылок, настойчиво пригибая ниже.
– Прими то, что предначертано судьбой, – выдохнула Изабелла, и в голосе ее мне почудились незнакомые, пугающие нотки. – Начни свой путь. Здесь. Сейчас.
Губы Тристана оказались прямо напротив моих губ. Приоткрытые, влажно поблескивающие, они дразнили и манили. Сулили неизведанное, запретное.
Долю секунды я медлила. А потом рывком подалась вперед и прижалась ртом к его рту.
Жар и мрак поглотили меня без остатка.
Глава 1
Я сидела на жестком соломенном тюфяке, тоскливо глядя в окно своей кельи. Сквозь тонкие прутья решетки виднелся клочок пасмурного неба, затянутого серыми облаками. Этот безрадостный вид казался мне отражением моей судьбы – такой же тусклой и предопределенной.
Меня зовут Мариель де Вер, и вот уже полгода я живу затворницей в женском монастыре Святой Урсулы в Руане. Запах ладана и воска пропитал каждый камень этих древних стен. Звон колоколов отмеряет часы, дни, недели моего заточения. Грубая шерстяная ряса постоянно раздражает кожу, напоминая о тщете земных удовольствий.
Мой отец, граф Гийом де Вер, упрятал меня сюда, чтобы уберечь мою честь для будущего мужа. А ведь мне уже восемнадцать лет – возраст, когда многие девушки становятся женами и матерями. Но отец решил, что я недостойна обычного женского счастья.
Я часто вспоминала свою прежнюю жизнь в родовом замке. Уроки танцев и музыки, прогулки верхом, балы и праздники – все это теперь казалось сном. Отец всегда был строг со мной, но лишь после смерти матери пять лет назад он стал совсем суров и замкнут. Именно тогда он и решил выдать меня замуж за человека, годившегося мне в деды.
С того дня моя судьба была решена. Отец обещал отдать меня в жены своему давнему соратнику, графу Арно де