отцу.
Кстати, про отца… Мне реально срочно нужно зеркало. Я очень хочу посмотреть на своё отражение. Потому что по всем событиям, которые приключились после очень странного пробуждения, уже нет никаких сомнений, с возрастом тоже ерунда происходит. Да и не только с возрастом.
Я в 1959 году только родился. И это был не январь. Соответственно, меня ещё даже на свете нет. Я не говорю про всё остальное. То есть, тут мент прав, называя чужое, совершенно незнакомое имя. И, судя по всему, Замирякин – молодой. Ну, может, лет двадцать…
А ещё, я так понимаю, Замирякин – это действительно я. То есть, меня не просто закинуло в прошлое. Я теперь левым чуваком оказался. Малолетним каким-то придурком, который за папиной спиной всю жизнь просидел.
Получается, я все-таки удивительным образом действительно оказался в прошлом. Нет, ну в этой версии есть даже логика. Вот вряд ли возможно взять живого человека и целиком перенести его в назад в СССР. Это же, блин, человек! У него руки, ноги, остальная анатомия. Однако сознание…
Не то, чтоб я сильно верю во всю эту херабору с переселением душ, однако такая версия более адекватна.
– Тебе отдельное приглашение надо? – переспросил подполковник.
Он уже не скрывал своего раздражения и снова перешёл на «ты».
– Вынужден настаивать, чтоб вы ребят тоже отпустили, – решительно сообщил я подполковнику.
Для серьёзности своих намерений закинул ногу на ногу, чтоб было точно понятно: в ближайшее время отсюда не уйду. По крайней мере, пока мы не придём к консенсусу насчёт дядькиных товарищей. Они, конечно, те ещё дебилы, но оставлять их в ментовке я не собираюсь. Как ни крути, виноваты обе стороны. Я тоже был слегка неправ. У меня, конечно, есть оправдание. Я просто реально думал, что парни – охреневшие актёры, которые пытаются втянуть меня в сценарий розыгрыша.
Мент как раз в этот момент взял со стола графинчик и начал наливать себе в стакан водички. Перенервничал, бедолага.
То ли от моей наглости, то ли от нахального требования выпустить туристов, у него дрогнула рука, и жидкость расплескалась вокруг, расплываясь некрасивыми пятнами по столешнице.
– Чего? – переспросил он.
Подозрительно так переспросил. Тихим, ласковым голосом. Наверное, мужик подумал, будто ослышался.
Очевидно, меня он отпускает сейчас только из-за отца. Может, дружат они, может, просто знакомы, а может, отец Замирякина тупо воспользовался положением. В данном случае это не очень важно. Суть в другом. Чтобы ни происходило, я точно для себя понял: без этих чёртовых комсомольцев не уйду.
– Ребят нужно тоже. Ну… Вышло недоразумение. Или как вы там говорили.
– Ты совсем обнаглел? – поинтересовался подполковник.
Вид у него стал при этом грустный-прегрустный. Он даже злиться перестал, только желваки на лице играли и пятна красные выступили на щеках. Просто сидел, смотрел на меня и тихо ненавидел.
– Нет, – я отрицательно