диктатуры пролетариата. И хотя имена вождей – Ленина, Троцкого, Сталина, Свердлова – не могут быть вынесены за скобки, но даже и они в этот период были всего лишь оперуполномоченными диктатуры пролетариата, пусть даже самыми «избранными», но все же миссионерами его миссии, не говоря уже об уполномоченных второго эшелона от Цюрупы до Теодора Нетте, «человека и парохода». Сугубая конкретность, рукотворность властного измерения, разборность самой машины государства, напоминающая быструю разборку автомата Калашникова, со стороны, то есть с точки зрения наблюдателей-теоросов, воспринимаются как произвол и беззаконие (как дождь с позиций обитателей курятника). Субъекты целостной практики придерживаются иного мнения. Возникающую здесь коллизию Лукач описывает следующим образом: «В чистой теории могут мирно сосуществовать друг с другом самые разнородные воззрения и направления, а их противоречия принимать лишь форму дискуссий, которые спокойно могут разыгрываться в рамках одной и той же организации, не взрывая ее изнутри… Но любое теоретическое направление или различие во мнениях (в ситуации диктатуры пролетариата. – А. С.) должно мгновенно перейти в организационную плоскость, если только оно не желает остаться чистой теорией, абстрактным мнением, если только оно действительно намеревается указать путь к своему осуществлению»[48].
В том-то и состоит великое преимущество практики как целостности социального бытия, что действительно значимые аргументы легко принимают организационную форму (а не остаются на бумаге или в качестве сотрясений воздуха), а организационная плоскость в свою очередь без какого-либо пиетета вторгается в сферу государственного строительства. Пока подобная конвертируемость в рамках практики сохраняется, революция еще подавлена.
Итак, материалистическое понимание истории не является отстраненным умозрением, и данное обстоятельство не только не идет в ущерб эвристической силе марксизма, напротив, оно в значительной мере есть источник этой силы. Соответственно столкновения в рамках этого мировоззрения не остаются только в стенах университетов или на страницах теоретических журналов – они оперативно переводятся в организационный формат, в политическую, педагогическую и художественную практику. Более того, без учета этих трансцендентных расширений сама теоретическая проекция, или схема, не дает представления о содержании учения (так же, вспомним, дело обстоит с мудростью Востока). Это не значит, что логика, диалектическая логика, предстает чем-то второстепенным или второсортным, она как раз является одной из самых продуманных теорий, и дело тут даже не столько в собственно марксистских исследованиях, хотя взгляды Георга (Дьердя) Лукача, К. Р. Мегрелидзе и Б. Ф. Поршнева принадлежат к крупнейшим интеллектуальным инновациям ХХ века, – дело в глубине проникновения и степени влияния материалистического понимания истории на современное теоретическое