между невинным взглядом и вульгарной внешностью девицы! Я вдруг ощутил, что во мне поднимается какая-то нездоровая муть. Какое-то темное чувство. Низменное. Алчущее. Ненасытимое. Предвкушающее гадкое, запретное удовольствие. Из бездны меня поднималось, нарастая, ревущее сладострастие. Откуда это во мне?!!!
Я вдруг понял, что девица передо мной была воплощенным символом именно сладострастия. Невинность и вульгарность. Ведь сладострастие и живет за счет осознания нечистоты, вульгарности того, что ты делаешь. А нечистота ощущается лишь на фоне чистоты, невинности. Удовольствие сладострастия это удовольствие короткого замыкания, – рвущей судороги в совести. Взрывная интенсивность разряда за счет громадной разницы потенциалов: невинности и вульгарности. Чистоты и развращенности. Святости и греха.
Ах да! Чистота! Святость! Во мне же есть чувство возвышенной, чистой, святой любви! На нем и паразитирует похоть!
Я стал поспешно вызывать в себе это высокое чувство, пытаясь погасить растущую во мне похоть. На какое-то время мне это удалось. Сладострастие, правда, никуда не исчезло. Сдерживаемое светлым чувством, оно потеряло свою интенсивность, но нагло пристроилось рядом, все время пытаясь обратить мое внимание на себя. В невинном взгляде девицы появилась чуть заметная ирония. Похоже, она понимала, с чем мне приходится бороться.
– Ита-ак, – натянув на лицо бравое выражение, протянул я. Почему бы не начать диалог первым? Диалог все равно ведь неизбежен, не так ли?
Из дверей кафе доносились вальяжные ритмы игривой босановы. Жаркое солнце ощутимо пригревало. Хотелось расслабиться и плюнуть на все! И на светлое чувство тоже.
– А почему ты борешься с собой? – детским голоском пролепетала девица, потягивая коктейль через соломинку. – Разве мы с тобой встретились не для того, чтобы забыть о всякой борьбе? Чтобы просто жить? Жить, и наслаждаться жизнью?
Так. С ней мы, значит, тоже встречались. И, похоже, мы не были просто друзьями, хотя мне яростно не хотелось предполагать такое. Сладострастие же настойчиво предлагало поверить в это. Я настойчиво пытался не верить ему.
– Возвышенная и чистая любовь существует! – брякнул я неожиданно для самого себя. Зачем?!
Девица прыснула. Коктейль булькнул.
– Ты сам-то понял, что сказал?
Нет. Не понял. Но мне почему-то показалось очень важным продолжать развивать эту мысль.
– Я всегда верил в нее! Всегда искал ее! – И воскликнул, стукнув ладонью по столу. – Настоящая любовь существует!
Произнося эти слова, я чувствовал их фальшь. А хлопок по столу? Просто театр, да и только! Светлое чувство, куда ты подевалось?
– Выходит, наша любовь, – прищурилась девица, закидывая ногу на ногу, – не настоящая? Так?
Сладострастие стало заполнять меня нездоровым возбуждением. Сладкое предвкушение запретного пыталось затуманить восприятие. Я боролся