понимают про любовь, что оно такое. А нелюбовь? Из чего она? Из каких таких особо суровых нитей, что сеть, сотканная из них, рвёт сердце в мелкие клочья…
От сих до сих
Широкие поля туч то и дело заслоняли мрачное чело небосвода. Казалось, идёт эдакий разбитной парнище вразвалочку да широким шагом, то и дело поправляя на себе несколько великоватую, вероятно отцовскую шляпу. Та съезжает набок потешно, но задержавшись на ушах, переменяет направление в сторону лба, а там уж только выдающийся вперёд, чуть задранный вверх, курносый, едва ли не кверху крючком нос мешает шляпе слететь наземь мутным осенним листом, взбив понемногу пыли с каждой стороны, да уж и выпачкавшись заодно.
От сего непорядка в одежде, на округу напала хмарь, и грузная от грусти, она воздыхала, взывая к ветру развеять ея тоску, освободить от внезапной напасти.
Ну и старался услужливый ветр, надсаживался, рвал жилы, только вот после его усердия, помимо обкусанных наскоро облаков лежали сваленными в беспорядке вырванными клоками из шевелюры леса сухие дерева, – и у обочин, и просто так, – примяв под себя просеки, начёс полян, и вместе с тем оборвав напрасно цветы, что не голубил покуда никто, – ни пчела, ни шмель, ни даже паук не успел одарить их ещё лёгкими своими шалями. Не за шалости, за просто так, за ненужную никому красу.
И остался позади сытый сосновым духом первый день лета, минул уже и второй, настоенный на сосновых иглах, – мимолётный, но пряный и праздничный от того.
Полон лес рябью юных, младых, будто выгоревших локонов побегов сосен, парят они мелкими волнами, играют воланами. А то и сама по себе сосна шевелит тонкими пальчиками веток, перебирая седые, тонкие локоны ветра.
…Вата облака выпросталась из-под голубой наволочки небес. Кипельно-снежное, нетронутое её сияние казалось невозможным после стольких-то ночей, что бывала она подушкой дням, в которую и смех сквозь слёзы, и безутешные рыдания, и надежды, что царапают по ткани обломками, и всё прочее, непрочное и порочное, чем полон сумрак.
Да и плюнуло тогда с досадою небо от того, взмахнуло мохнатой рукой леса, и пошёл дождь, весь в порывах ветра, как радости, каковой и должна быть сама собою жизнь. От сих до сих, с незапамятных приснопамятных по нынче, которое сделается вскорости точно таким, как некогда и они.
Широкие поля туч то и дело заслоняли мрачное чело небосвода. Пусть его. Не век же тому сумраку быть. Выглянет когда и солнышко, подсветит дорожку, ежели не вдаль будущего, а хотя бы на взгляд вперёд.
Только-то…
– Господи! Молю тя… – шёпот утреннего правила16 искреннен, горяч, подстать лучам полуденного солнца. Желание выгадать что-то для себя ещё дремлет, и ты горячо просишь о милости к тем, для кого уж не испросить здравия душевного и телесного, и помощи Божией, ибо истощились дни земной жизни тех, о ком неустанно докучаешь Всевышнему. Давно то случилось или недавно, – уже неважно, по меркам Вечности они – её неотъемлемая и неотделимая, взирающая на нас, а быть может, позабывшая в одночасье.
Да