отца, и Сергей никогда с ним не расставался. Даже после зоны он остался с ним, не затерялся, не осел в чужих карманах. И мысли не было дарить этот дорогой ему предмет кому-либо, а тут… Взял и подарил. И, самое интересное, – никакого раскаяния при этом. Подарил и подарил! На радость. Только вспомнилось время, когда отец долго рылся в своём солдатском вещмешке, хмыкал, хмурился, а маленький, такой же, как Гришуня, он, Сергунька, стоял и ждал чего-то. Лицо отца разгладилось, глаза потеплели, он разжал руку, и Сергунька увидел чудо-складешок!
– Не потеряй и не порежь руки, – сказал отец.
Тридцать лет Сергей не расставался с подарком отца! А отцу, как потом стало известно Сергею, этот складешок принёс с войны его отец, дед Сергея. Отец терял и находил его, снова терял и находил, объяснялось это просто – такой красивый складешок был один на всё село, и все мальчишки его знали. Семьдесят лет, а он как новый. Блестящий, переливающий золотом, янтарём, жемчугом!
Поужинали на скорую руку. Томка уложила в постель детишек и вернулась на кухню, где сидел в задумчивости гость. Он смотрел телевизор, подвешенный на стене, и ничего не видел, ничего не слышал. И мысли какие-то клочкастые – то одно придёт на ум, то другое, но такое же несуразное.
– Уложила, – сказала Томка. – Беда прямо с ними. Оставишь одних дома – и переживаешь, как бы чего не случилось. И не оставить не могу – работа. Одно хорошо – послушные ребята. Живут мирно. Мы с братишкой – пыль до потолка. И дрались, и мирились, и защищали друг друга как тигры. А эти совсем другие. Я уж стала задумываться: хорошо ли быть тихим да смирным? Может, надо уметь и зубы показывать?
– «Подставь щеку другую», по-моему, давно ушло в прошлое, – Сергей почесал лоб. – Сейчас это лжехристианское нравоучение совсем не вяжется с нашей действительностью. Всегда надо было уметь постоять за себя, а сейчас это стало первейшей необходимостью. Столько зла, столько сволочей выплеснулось нам на головы, что жутко становится. Покалечить, да что там – покалечить, убить могут ни за что, просто так, походя, ради интереса и удовольствия! И самое удивительное, ширится, обрастает этот ком новыми и более жестокими проявлениями. Девочки избивают до смерти сверстниц, ученики убивают учителей, внуки убивают бабушек и дедушек; дети режут щенков и кошек. Всё это снимают на видео и хвастают даже. Понять можно старое поколение, восклицающее: «При нас такого не было!» Это звучит справедливым упрёком в наш адрес. Мы посеяли дурное зерно безнравственности, поливали, подкармливали его, и оно выросло. Да так выросло, что всё вокруг задушило! Что теперь делать? Знаю, что надо что-то делать, а что – ума моего не достаёт. Ужесточить наказания? Всех по тюрьмам? Расстрелять? В психушки распихать? Вакцину добра изобрести?
Засвистел чайник на плите, Томка заварила свежий чай, поставила на стол чашки с блюдцами, сахар и конфеты.
– Какой душистый! – вырвалось у Сергея после первого глотка ароматного чая. – Цейлонский?
– Понятия не имею, – пожала плечами Томка. –