Огни на ее склонах погасли, наверное, всех учеников уже отправили спать.
– Дзисин неспроста называется величайшей из трех великих, – издалека начал Хизаши. Достав веер, он раскрыл его и принялся медленно обмахиваться. Он был странным, этот Мацумото Хизаши, хотя бы еще и потому, что при входе в город его правый глаз стал обычным, карим, но длинная челка почти всегда прятала его в тени, будто стесняясь. Несложно было сообразить – в городе Мацумото скрывал свою сущность особенно тщательно, видимо, опасаясь опытных взглядов оммёдзи, наверняка нередко спускающихся со своей горы.
Одно только смущало Кенту – почему же тогда он так ясно видит сквозь его обманную личину?
Он потер запястье под двойной ниткой гладких агатовых бусин, совершенно перестав слушать, и от Хизаши это не укрылось.
– Твоя душа полна сомнений, друг мой, – сказал он, глядя сверху вниз, и его губы то и дело скрывались за белым полотном веера. – Не спорь, что лишний день на отдых и раздумья не помешает. Здесь есть почтовая станция, можешь отправить домой весточку, если переживаешь.
– Ты говорил про Дзисин, – напомнил Кента.
– Верно. Дзисин. Что ж, их девиз, как известно, звучит следующим образом: «Рука тверда – и меч не дрогнет». Люди обращаются к ним за помощью в разы чаще, чем в другие школы, потому как не доверяют Кёкан и трепещут перед Фусин. – Он усмехнулся и перевел взгляд на гору вдали. – Таким образом, дзисинцы больше экзорцисты, чем простые оммёдзи, а работы у экзорциста всегда хватит. Потому у них в таком почете меч и умение им владеть. Они – самураи среди оммёдзи.
– Зачем ты мне это рассказываешь? – прямо спросил Кента. – Если пытаешься уговорить остаться и пойти в Дзисин, то это бесполезно. Я принял решение и не намерен его менять.
– Разумеется. Но ведь на фестиваль мы посмотрим, да?
Кента не удержался от улыбки.
– А ты никогда не сдаешься? – спросил он беззлобно.
Хизаши чуть приподнял уголки губ вместо ответа.
В итоге на следующее утро Кента вместо поисков скрытой дороги в школу Кёкан был вынужден с Мацумото Хизаши гулять по улицам и посещать различные лавки. Унизительное безденежье по первости заставляло злиться и спорить, но постепенно, ближе к обеду, он смог уговорить себя, что новая одежда – темно-серые хакама, зеленовато-коричневое, почти под цвет глаз, кимоно из тонкой, но теплой шерсти и накидка-хаори – куплена ему в долг, который он непременно отдаст. К тому же, насмотревшись на прохожих, Кента убедился в правоте своего спутника – даже простые лоточники здесь выглядели лучше.
Хизаши, напротив, в средствах не стеснялся и привел Кенту перекусить в идзакаю, где заказал много разнообразной и дорогой еды. Тут уж Кенте стало любопытно, и он ел не торопясь, вникая во вкусовые оттенки и пытаясь разобраться, как именно приготовлено то или иное блюдо. Ему нравилось помогать матери на кухне.
– Итак, – протянул Хизаши, опираясь подбородком о переплетенные в замок пальцы, – с чего же ты вдруг решил, что тебе нужно становиться учеником оммёдзи?
– Я вижу ёкаев, – просто сообщил Кента, без задней