закрытым. Директор отдыхает в Крыму, но в записке (я узнал почерк), оставленной для меня, написано: “Если приедут из Великих Лук, передайте, что другого ответа, кроме как у Петрищевой, я дать не могу, т. к. документов нет”.
Дежурная, очевидно, с устного разрешения заведующей, провела меня на второй этаж в собственно музей, представляющий из себя небольшие три комнаты со стендами, на которых помещены материалы о комсомольцах-героях Днепропетровской области, в том числе стенд размером примерно 1,2×2 метра с немногочисленными материалами об А. Матросове, общеизвестными в советское время. В центре книги – И. Легостаева и М. Шкадаревича (так в оригинале – А. К.). Как видно из письма Ж. В. Исаковой, эти книги и явились основным источником информации о Герое Советского Союза А. Матросове. Никаких документов или фотографий знакомых, родственников!»
В личной беседе Олег Фёдорович рассказывал всё это на порядок сочнее и изобразительнее. Было реально стыдно и больно узнавать, что Журба – это просто банальный сказочник и всё им написанное – лишь плод писательской фантазии.
Мираж рассеивался. Иллюзия уходила. Реально присутствовало ощущение, как на «бабочку поэтиного сердца» Матросова громоздятся многочисленные зеваки «грязные, в калошах и без калош», по словам Маяковского.
Потом исследователь знакомил меня со своей перепиской с башкирскими авторами. Вплоть до темы возможного перезахоронения праха Матросова в Уфе!
Переговоры об этом начались летом 1999 года. Общественности Великих Лук даже специальный митинг тогда пришлось проводить.
В итоге заместитель главы администрации г. Уфы В. Л. Кашулинский писал О. Ф. Бондаренко-Снитину 23 ноября 2001 года: «…есть ли смысл продолжать разговор о перезахоронении? Я понимаю, что г. В. Луки без памятника, могилы уже и существовать не может. И вряд ли сохранится музей А. Матросова. Кстати, функционирует ли он?»
Впрочем, в письме от 3 января 2002 года, кажется, тема перезахоронения окончательно уходит: «…часто бывал в г. В Луки, у меня в одно время созрела мысль о перезахоронении. Администрация г. В. Луки ответила отказом. На этом всё».
«Всё» – это что касается перезахоронения праха Матросова. Но тогда же неожиданно я тоже стал писать о своём детском герое. Мне казалось раньше, что «все всё знают», что «всё известно», но вдруг выяснилось: то, что для меня лично было святым, для других было лишь сытной кормушкой, непыльным местом работы, приятным досугом, гонорарной ведомостью.
Даже встать вровень с такими матросовскими исследователями как Шкадаревич, Легостаев, Насыров казалось наглостью. Однако пришлось…
Н. А. Дубовик понимает меня: «…тоже, как и все послевоенные советские дети восхищалась и поверила очерку Журбы. И, конечно, не могла предположить, что когда-то мне придётся это оспаривать, прежде всего, в себе, и тем более перед людьми. Ведь только по окончании работы вырисовалась ясная и правдивая картинка… Нет, я не тяну одеяло на “свой” регион, а потому что это правда».
Звонок