href="#n_16" type="note">[16] прислал к государеву двору женщину, умевшую ткать шелка. Звали ее Чин Моджин. Она – прародительница нынешних ткачей Кумэ». Одзин вообще развивал связи с корейцами и всячески старался укреплять японское влияние на Корейском полуострове.
На сороковом году своего правления Одзин призвал своего старшего сына Ояму и среднего сына Осазаки и спросил их: «Любите ли вы своих детей?». Когда они ответили, что очень любят, император спросил: «А кто вам нравится больше – старшие или младшие?» Ояма ответил: «Кто же может сравниться со старшим!», и это ответ не понравился императору. Заметив, как изменилось лицо отца, Осазаки сказал: «Годы идут и старшие уже стали взрослыми, нет с ними никаких забот. А с маленькими еще ничего не известно – станут ли они взрослыми или нет, поэтому они милее моему сердцу». Император обрадовался и назначил своим наследником младшего сына Удзи-но ваки-иратуко. Ояма был назначен «ведать горами, реками, рощами и полянами», а Осазаки – помощником наследника престола по государственным делам. Но, как это не раз случалось, после смерти отца между сыновьями разгорелась борьба за власть, в которой победил Осазаки, получивший посмертное имя Нинтоку.
Шестнадцатый по счету император Нинтоку прославился как заботливый правитель, ставивший благо подданных выше собственного. «Весной четвертого года [правления]… – говорится в «Анналах», – государь отдал повеление министрам: «Я поднялся на высокую площадку и посмотрел вдаль, но над землей нигде не поднимаются дымки. И я подумал – верно, крестьяне совсем обеднели и никто не разводит огня в доме… Понятно, что пять злаков не вызревают и сто родов нуждаются»… Государь отдал повеление: «Отныне и до истечения трех лет все поборы прекратить и дать ста родам передышку в их тяжелом труде». С того дня государю не делалось новое платье и обувь, пока старые не износятся. Не подавалось новой еды и питья, пока прежние не скиснут. Сердце свое он унял, волю сжал, не совершал никаких деяний, [если дело касалось его собственных нужд]. Потому, хотя изгородь сломалась – ее не строили, настланный [на крыше] тростник обветшал – его не перестилали. В щели врывался ветер с дождем, одежда на государе промокала. Через проломы [в крыше] проникало мерцание звезд, светивших на пол и ложе государя… Через три года сто родов [крестьян] стали зажиточными. Повсеместно уже пелись песни во славу государевой добродетели, повсюду тянулись дымки очагов. Летом седьмого года… государь соизволил подняться на возвышение и оглядеться далеко вокруг, – во множестве виднелись дымки очагов. В тот день он соизволил сказать государыне-супруге: «Вот я уже богат. Теперь печалиться нет причины»… На это государыня сказала: «Изгородь дворца развалилась, и никак ее не починить. Крыша обветшала, и платье промокло от росы. Почему же ты говоришь о богатстве?» Государь рек: «Небесного властителя ставят [на пост] ради блага ста родов. И властитель при том сто родов полагает за основу. Поэтому мудрые правители прошлого, даже если всего один [подданный] голодал и мерз, старались сократить свои потребности. Когда сто родов бедны – и я беден.