возможно, в последний раз.
– Ты припозднилась сегодня, – заметил Лонан, – я подходил к причалу пару раз. Мы едва успеем на Мурмурацию[6].
По его голосу Шэй поняла, что он пытался удержаться от упреков.
– Я нашла новую работу, – сообщила она, – странное занятие, но платят по два пенса. Буду грести изо всех сил, и мы появимся там раньше скворцов.
Ее отец, склонившись к рулю, направил лодку подальше от берега. Колючая путаница гнезда лысухи мелькнула под нависающими корнями.
– Ты видела птиц в своих блужданиях? – спросил он.
Не желая волновать его, она не упомянула о птичьей лавке. Зато рассказала, что возле Грейс-Инн-роуд видела пару сапсанов. Когда она увидела их, ее сердце радостно забилось, и ее радость в основном объяснялась тем, что она сможет рассказать о них отцу. Он давно любил соколов, но теперь они редко залетали в центр этого шумного и задымленного города.
– Идущие с севера повозки завезли в поля мышей, – пояснила она, – и сапсаны долго охотились на них.
Ей хотелось бы описать, как на ее глазах птица преображалась, как она превращалась из парящего в небе существа в беспощадного охотника, стремительно – вращаясь и ускоряясь – падая вниз, а потом, выпускала лапки, хватала добычу и, скользя над землей, улетала с вялым зверьком в когтях.
– Ты же понимаешь, что они быстрее смерти? – заметил Лонан, направляя лодку к приливной волне. Он повторял ей эти рассуждения много-много раз, но Шэй терпеливо выслушивала его снова и снова.
– Быстрее, чем нас, людей, могут домчать лошади. Однако, не больше трех десятков миль за час. Быстрее бывали только те, кто падал замертво, – его смех напоминал скрип весел, – истинно говорят, что быстрее всего люди на пороге смерти. Чтобы достичь пятидесяти миль в час, нам пришлось бы сброситься с обрыва. Нам не превзойти твоих сегодняшних сапсанов. Они способны покрыть шесть десятков миль! Шестьдесят миль в час! Быстрее самой смерти.
Он принюхался к току воздуха. Теперь они находились к востоку от города, и запахи мяса, дыма, эля и клоак Саутуарка сменились деревенскими запахами. Шэй усиленно налегала на весла, и струйки холодного пота уже холодили кожу.
Позже Шэй подумала, что ей следовало продолжить разговор о птицах. Лонан маневрировал лодкой, обходя водовороты вблизи морских ворот дворца Плацентия, и, как только они вернулись в спокойные воды, вдруг спросил оживленным помолодевшим голосом:
– Помнишь, милая, как мы ныряли, бегая сюда на свидания? Подныривали прямо под баржи.
Шэй перестала грести. Когда они возвращались домой, Лонана нередко одолевали воспоминания. Временами он говорил с ней, словно она была Авой, ее матерью, умершей одиннадцать лет назад. Обычно, когда это случилось, она мягко напоминала ему тем тоном, каким сам он мог бы разговаривать с собакой: «Отец, мамы больше нет. Это я, Шэй, ваша дочь». И обычно ее слова возвращали его в реальность. Он мог поворчать и отшутиться, но уже с осторожностью произносить ее имя. Обычно… Хотя иногда, какой бы опасностью ни грозила