наших соседей, но не взорвалась. Мы бегали смотреть на огромную дыру в земле, а ведь рвануть она могла в любой момент (бомба так и осталась в земле, её извлекли только после окончания войны).
Ещё одна бомба была сброшена на рыночную площадь и то, что я увидела там, заставило меня «окаменеть» и потерять дар речи. Взрывом разнесло рынок, магазин, везде были трупы детей и взрослых. Но самым страшным было увидеть убитого старичка – нищего, которого все знали и всегда подавали ему милостыню. А я, когда шла на рынок, просила у мамы 3 копеечки и давала ему монетки, а если у него в коробке лежали какие – то деньги, покупала ему булочку.
Мама не могла успокоить меня. Я плакала 2 дня.
В городе началась эвакуация, но люди не уезжали, думая, что война не надолго, и бросать дом и всё нажитое казалось бессмыслимым. Немцы были уже в 30 километрах от нас.
Первые немцы у нас появились летом 1942 года. Огромная автоколонна грузовиков, мотоциклистов с пьяными солдатами, которые орали какие – то песни, играли на губных гармошках. В каждый двор был поставлен грузовик, а солдаты начали хозяйничать.
Никого не убили, но забрали всю живность – свиней, коров, кур, выкопали все огороды, вырубили все сады для маскировки машин.
У нас во дворе поставили грузовик, водителем которого был пожилой немец. Увидел меня и спросил:
– Я Ганс, а ты?
– Я Люся, – ответила я
– О. Люция, гут!
И угостил меня конфетой.
Опять же, стало казаться- ну, ничего страшного. Но на третий день пребывания немцев по городу разнеслась весть, что в городе, в центре, кого – то повесили.
Ничего не сказав родителям, мы впятером помчались к клубу, и вот тогда родился настоящий страх. Повешенным был наш старенький учитель математики Степан Абрамович. Его уроки были у нас уроками « демократической дисциплины», отметок «плохо» он не ставил, а под смешные рассказы умел нам дать новый урок, например, с десятичными дробями.
В шоке вернулись домой, и не могли толком рассказать родителям, что произошло. Позже узнали, что он не пустил в дом немецкого офицера – за это его и повесили. Мне кажется, что именно в этот момент я стала взрослой, поняв, что такое война и фашизм на самом деле.
После отъезда колонны, немцев в городе несколько дней не было, но появились полицаи, затем в городе был поселен отряд карателей. Это были отборные, одного роста, в серых костюмах, со свастикой на груди, головных уборах и на рукавах. Когда они шли по улицам, то расстреливали всех, кто попался на их пути, даже собак.
Никто не выходил из домов, многие прятались в подвалах.
Затем началась расправа над евреями. «Чёрный ворон» вывозил их семьями в «Пурной яр» за городом. На моих глазах увезли всю семью главврача больницы. Всех затолкали в машины. После мы узнали, что это были душегубки с газом, а в яр сваливали уже трупы.
Когда Донбасс был уже освобождён, мы ходили смотреть, как закапывали этот яр. Горы голых и одетых трупов, много детских. Ужас.
К зиме