мальчишке. Чёрт возьми, вкусно. Когда я ел в последний раз?
Мальчишка заулыбался. Тоже принялся жевать. Поднявшись, попросил мать его друга поторопиться. Сам привалился к машине. Посмотрел на дом с колышущимися на бельевой верёвке простынями, на разгуливающих у соседнего дома кур. Придёт время, возьму Нику, Платона и свалю в такую вот деревню на пару месяцев. И пусть всё катится куда подальше.
– Ты за мной приехал? – звонкий детский голосок.
– А за кем же ещё?
– И больше не уедешь?
– Уеду, – признался честно.
Платон нахмурился. Но только он открыл рот, чтобы что-то сказать, я добавил:
– Но ты поедешь со мной. Как тебе? Ты ведь, наверняка, никогда не был в Москве?
Мальчишка замотал головой. Хмурое выражение с его лица не сходило, в глазах читалось недоверие. Я криво усмехнулся. С дочерью у меня не сложилось. Что, если на этот раз всё-таки смогу всё сделать правильно?
– А Ника знает, что ты вернулся? – Платон снова протянул мне хлеб. – Ешь. Я уже много съел.
– Спасибо, – под внимательным взглядом мальчика отправил хлеб в рот. Сигареты остались в машине, и я было потянулся за ними, но Платон не отстал.
– Где Ника? Она ведь тоже поедет с нами? Я без неё не поеду.
– А если она не поедет? Если не захочет? – какого лешего меня дёрнуло спросить, понятия не имею.
Пацанёнок сдвинул брови.
– Без Ники не поеду, – ответил с решительностью, которой позавидовал бы взрослый мужик. – Не хочу в Москву без Ники. Я… я лучше тут, но с ней. И… И если она не поедет, ты тоже лучше тут с нами.
– Она поедет, – отрезал. – Ника дома, Платон. Собирает вещи.
Собирает она их или нет, уверен до конца не был. Но надеялся, что это так. В противном случае придётся затолкать её в машину в том, что на ней будет. И пусть хоть шипит, хоть плюётся. Раз уж я притащился в это проклятое место, чтобы забрать её и парня, так оно и будет.
Тем более что они уже и так мои. По всем фронтам. Так что деваться ей некуда.
Вероника
Складывая вещи в любезно присланный Германом курьерской доставкой чемодан, ругала себя на чём свет стоит. Ругала, но всё равно продолжала методично собираться. Оправданием, пусть даже совсем слабым и неубедительным, служило только то, что мне нужно было отвлечься, чтобы не думать о случившихся за последние сутки событиях. Хотя не думать не выходило.
Забывшись, я включила телевизор.
«На данный момент следствие не даёт никаких комментариев», – взволнованность журналистки чувствовалась даже через экран.
Стоя на фоне местного здания следственного комитета, она с силой сдавливала ручку микрофона и чеканила: «Единственное, что стало нам известно, задержанный – местный житель. Мы ждём дополнительную информацию».
На этом выход в эфир должен был подойти к концу. Но, похоже, что-то пошло не так, потому что прежде, чем картинка сменилась рекламным блоком, зрители у экранов услышали слова, им не предназначавшиеся: «Господи, неужели, этот кошмар закончился, Саш? Я думала…»
Окончание