снова надоевшие фразы и усталая скорбь на лицах.
– Они так никого и не нашли, – констатировал брат.
– А ты меньше слушай, – забрала кроссовки. Надо же… У меня бы лучше не вышло. – Возьми с батареи тряпку и вытри. А потом засунь внутрь несколько маленьких. Они лежат в углу. Как сделаешь, приходи. Я пока разогрею ужин.
Как только брат скрылся в ванной, вернула звук.
«Это уже шестое убийство, – продолжала журналистка. – Тело последней из жертв – местной жительницы Веры Кузнецовой – было найдено в лесополосе неподалёку от заброшенной туристической базы два дня назад. По горячим следам следствию…»
Я выключила телевизор. Слёзы, которых не было весь день, резко навернулись на глаза. Да что мне делать в этом городе?! Если среди кучки неудачников люди в форме тут не могут найти режущего девчонок, словно скот, психопата?! По вечерам на улицу я не выходила, как и многие женщины младше сорока. Страх делал нас ещё больше похожими на стадо. Если и существовало на земле место, про которое Бог забыл, это наш город.
Рыдания так и рвались наружу. До крови закусила нижнюю губу, но плечи дрожали. Сжала край столешницы, запрокинула голову и стиснула зубы. Что мне делать?! А если этого живодёра так и не найдут?! Кто он? Когда всё это началось?
– Я вытер и напихал тряпки, – пробубнил Платон.
– Молодец, – выдавила и, пряча лицо, махнула на стол.
Сама склонилась к духовке. Украдкой вытерла слёзы. Достала противень и нарезала запеканку крупными кусками. Руки подрагивали, как у припадочной, когда взяла лопатку. Некстати почувствовала запах табака. Показалось, но он был такой явный…
Лопатка полетела в раковину. Так и не положив запеканку, я всхлипнула. Накрыла рот рукой и зарыдала.
– Вероничка, – Платон подлетел ко мне. – Вероничка… Я… Я больше не буду пачкаться. Ты поэтому?
Он что-то лепетал, обнимал меня за ноги, смотрел в глаза. А я мотала головой и рыдала. Уеду отсюда! Увезу! И его увезу и свою малявку! Или… Или ещё что-нибудь придумаю. Обязательно.
– Я… Я обожглась просто. Видишь? – показала руку. – Вот. Просто обожглась.
Брат ничего не видел. Не мог видеть. Но аккуратно обхватил мои пальцы, потянул меня вниз, а когда присела, подул на ладонь. Надул щёки и старательно подул снова.
– Так тоже болит?
– Нет, – дрожащим голосом. – Так… Так уже не … не болит. Почти не болит.
Как бы было просто, если бы он мог подуть на моё разбитое сердце, на растерзанную душу. Если бы только могла почувствовать его мягкое, пахнущее апельсиновой карамелью дыхание, а не холодный ветер, размётывающий пыль и пепел внутри меня.
– Спасибо, не знаю, что бы делала, если бы не ты, – вытерла слёзы. Они всё равно продолжали течь, как вода из прохудившегося корыта. Но я поднялась. Подтолкнула брата к столу и щедро полила запеканку сгущёнкой. Надеялась, что это отвлечёт его.
Платон и правда принялся за еду, только напоследок спросил ещё пару раз, не болит ли у меня рука. Ответив, что нет, я не солгала. Ведь рука у меня не болела,