конвульсивно. Заливает меня семенем, удерживая так, что мой нос упирается ему в лобок.
Резко в сторону. Так, что я падаю на пол, захлёбываясь, задыхаясь рвотными позывами, распластанная, вся в слюне, вся в слезах, с мокрыми глазами. Я вижу, как белые кроссовки переступают через меня, и он идет к столу, садится на стул. Слышно, как открывается бутылка, как наливается жидкость. Звук глотка. Хруст огурца.
– Умойся и сядь за стол.
Я поднялась с пола, все еще чувствуя, как по щекам все еще текут слезы, они горячие или очень холодные…они жгут кожу, ноги не держат, и меня шатает. Я наклоняюсь к одежде, но меня окрикивают.
– Голая. Одежда тебе не нужна. Умылась и села за стол.
Глава 4
– Я…я уже не люблю. Не лю-б-лю те-бя. У-би-рай-ся! Не нуж-на ты мне. Не ну-ж-нааааа! – последний слог выхаркал и затрясся всем телом от усилий.
Сползла по решетке вниз, дотягиваясь руками до его связанных ног, испачканных грязью и кровью. Впилась в них ледяными руками, рыдая, прижимаясь всем телом к клетке.
– Не люби. Пусть так. Пусть не нужна. Как ты говорил… моей любви хватит на нас двоих. Хватит ее… хватит, чтобы вытащить тебя отсюда. Ты – моя жизнь, Максим. Тебя не станет, и от меня ничего не останется.
(с) Черные Вороны 8. На дне. Ульяна Соболева
– Как зовут?
Спросил, налил водку и подвинул стакан ко мне. Смотрит исподлобья, так смотрит, что у меня все внутри дрожит. И вопросы, как пощечины. У меня ощущение, что я ему совершенно чужая. Девка с улицы. А у меня жжет кончики пальцев от адского желания дотронуться до его лица, чтобы посмотрел на меня иначе, чтобы там на дне его зрачков оттаял арктический лед. Коснуться колючего подбородка, нежно провести ноготками по скуле, зарыться лицом в его густые волосы с серебристыми ниточками, сводящими с ума так же, как и взмах длинных светлых ресниц.
– Ма.., – глаза Айсберга сверкнули, и я осеклась. – Ева.
– Откуда взялась здесь? Ева…Такая Ева, как я Адам.
Вопросы задает вкрадчиво, как и раньше. Но гораздо пренебрежительней, чем даже тогда, когда я предложила ему себя купить. Как же хочется заплакать и попросить: «Обними меня, Петя…пожалуйста»…Я бы многое отдала за одно прикосновение.
– Через фирму…
– И много платит фирма, что ты сосать у зэков пришла, м?
Еще одно слово-пощечина. Мне больно почти физически. Мне от обиды хочется взвыть. Но я помню все, что говорил Гройсман – Петр не знает, каким образом я здесь оказалась, и подумать может все что угодно. Особенно на ту, что один раз уже продалась. Кто я сейчас в его глазах? Неужели он даже не предполагает, что я могла оказаться здесь только ради него? Неужели он настолько не знает меня… и не доверяет мне?
– Много!
Его тон не просто сводил с ума, а заставлял все сжаться, превратиться в камень.
– Пей.
Подвинул ближе стакан, наполненный до половины водкой.
– Я не…
– Пей, сказал!
Послушно