Прекрати тенью ходить по следу».
Мать вашу.
Сухим из воды ему уже не выйти. Но он никак не может решить, тащить ли за собой на берег Исаеву.
***
– Твоих рук дело? – голос Павла Алексеевича буквально звенит от напряжения. Его учащенное дыхание осязаемо, и взгляд из-подо лба наполнен непосильной яростью.
– О чем ты, папа? – осторожно уточняет Ева, скрещивая на груди руки. – Что ты имеешь в виду?
– Черная папка. Из сейфа.
– Черная папка?
– Пропала.
– Пропала?
У Исаева нервно дергаются веко и нижняя круговая мышца левого глаза.
Это очень плохой знак для Евы. Ее ладони потеют, а по коже проходит озноб. Она напряженно застывает за секунду до гневного срыва отца.
– Прекрати строить из себя идиотку! Перестань, черт возьми, повторять за мной, как попугай, то, что я говорю, – горланит он, сметая разложенные по столу предметы. Они оглушающе звенят и грохочут, приземляясь на мраморный пол, пока мужчина поднимается и выступает из-за стола. Надвигается на дочь, как черная грозовая туча. – Кто, если не ты? Ева… Я тебя… – из-за ярости голос отца срывается и начинает дрожать. – Я придушу тебя собственными руками, если ты до утра не вернешь эту папку.
Во взгляде дочери встречает упрямое сопротивление, агрессию, звериную дикость.
– Я ничего не брала!
Накал эмоций настолько высокий, что обоим становится ясно: кто-то из них вот-вот пойдет в физическую атаку.
– Не смей лезть в мои дела! Знай свое место, Ева. Держись там, где тебе положено, черт возьми!
– Я не брала! Как тебе еще сказать? Будто мне известен код от твоего долбаного сейфа!
– Кроме тебя, никто не мог!
Черные глаза отца, ослепленные гневом – это бездна безумия. В такие минуты спорить с ним смертельно опасно. Только Ева – идентичный плод этого безумия. Яблоко, которое не далеко укатилось от своего дерева. Она не умеет останавливаться перед бездной.
– И что же там, в черной папке? Черные тайны рода Исаевых? Их выдержала бумага? Не испепелилась?
Лицо Павла Алексеевича искажается и багровеет. Он отвешивает дочери увесистую пощечину, но подобное уже не шокирует ни одного из них двоих.
Качнувшись, Ева с инерционной силой натыкается на выступающие книжные полки. Резкая боль тупого удара распространяется по правому боку. Обычно отец задействует свою левую не ведущую руку, чтобы смягчить силу и ее последствия. Но сегодня он не настолько разборчив.
Исаев на самом деле готов ее убить. Значит, то, что пропало, имеет для него реальную ценность.
– Боишься, что могу против тебя свидетельствовать? – зло усмехается Ева, выпрямляясь, и запрещая себе выказывать слабость перед лицом своего карателя.
– Я? Боюсь? – на лице Павла Алексеевича теснится презрение вкупе со злостью. – Тоже мне, Павлик Морозов! Запомни, Ева, все провальные проекты ликвидируют. Без следов. Это подтверждает история. Никто не оставляет мутантов и калек свободно бродить по миру. Какими бы ограниченными, гнилыми и тупыми они не были – рано