же все-таки жестока и непредсказуема жизнь!
Когда-то Саша Георгиев был моим небом. А сейчас он – мой ад.
– Я буду стараться, – обещаю Тимофею Илларионовичу, когда передвижения в танце, наконец, отрывают мой взгляд от Саши.
Пару минут спустя оставляю Полторацкого в зале, чтобы пойти в уборную. Не то чтобы в этом была физическая необходимость… Просто нуждаюсь в уединении и передышке от перманентного внимания со стороны Георгиева. Он даже не пытается притворяться, что не забыл обо всем на свете, с тех пор, как я появилась! Интересно, что думает его девушка. Не может ведь не замечать, как он залип.
Кто уж точно не упустил из виду, так это моя несостоявшаяся свекровь. Перехватывает наши взгляды и недовольно поджимает губы.
– Соня, – прилетает мне в спину уже в коридоре перед дамскими комнатами. Все идет по плану, но дрожь по телу все-таки проносится. – Можно тебя на пару слов?
– Конечно, – улыбаюсь этой стерве, будто хоть сколько-нибудь рада ее озабоченности моим присутствием на празднике.
Людмила Владимировна, раздраженно двигая челюстями, прищуривается. Я улыбаюсь еще шире и якобы спокойно иду за ней в соседний зал, который наверняка свободен сегодня только потому, что это являлось требованием самой Георгиевой.
– Как же я скучала по морю… – выдыхаю легко, когда останавливаемся у окна с видом на подсвеченную уличными фонарями черную бездну.
– Не знаю, зачем ты явилась обратно в город, – чеканит эта сука в противовес моему настрою. – Но я очень надеюсь, что ты не настолько жалкая, чтобы вспоминать старые обиды. У вас с Сашей в любом случае ничего бы не получилось. Вы друг другу не подходите. Это ведь очевидно. Сейчас он счастлив с Владой. Прими это. Ты ведь тоже нашла свое утешение. Хорошо устроилась, что сказать!
– Хах… – первое, что я выдаю, оторопев от наглости этой женщины. – Старые обиды? Это вы имеете в виду то, что ваш муженек чуть не грохнул меня и не отдал на корм рыбам? Или то, как вы сами опустились до того, чтобы устроит для сына тот мерзкий спектакль с изменой? Или, возможно, безжалостные угрозы моим маленьким сестрам? Что?!
Прыскаю и заливаюсь нервным смехом.
– Весело тебе, девочка? Рано.
И тут меня сотрясает от гнева.
Резко сжимаю губы и, надвигаясь на Людмилу Владимировну, жестко выдаю:
– Я вам не девочка. Если хотите о чем-то меня попросить, для начала смените тон.
Она, если и теряется от такого, то ненадолго. Качнув головой, презрительно хмыкает, стерва.
– Обижаешься, значит, – заключает обвинительно.
– Обижаюсь? – выпаливаю я. – Не то слово! Я вас ненавижу. Врубаетесь? За все, что вы с нами сделали! – сжимаю кулаки, когда чувствую, как глаза наполняются слезами. Я перед ней не заплачу! Больше никогда! Как бы больно мне не было, не дождется. Медленный вдох. Дрожащий выдох. И злость снова завладевает моим сознанием. – Я знаю, почему вы пошли на эту жестокость. Не только потому, что я так плоха и так ничтожна для вашей семьи, –