шатко, но все же стояла на ногах. Насколько бы паршиво не было, но жизнь продолжалась. Хоть и первые месяцы я почти каждую ночь рыдала по ночам.
Так уж сложилось, что именно Брендон для меня имел самое огромное значение. Я ведь его действительно любила. До дрожи и полной остановки сердца лишь от одного взгляда Дилана. Даже, если он смотрел на меня, как на пустое место.
И я никогда в этом не признаюсь, но были времена, когда я еще до наступления своего совершеннолетия, мечтала, что после пробуждения Брендон меня заметит. Он ведь являлся толстокорым, грубым альфой-верзилой, который шел лишь по своим инстинктам. Нравится запах омеги – он на нее посмотрит.
И пусть мечты были неосуществимы, но я все же раз за разом представляла, как пробуждаюсь. Становлюсь красивой и получаю свой запах. А потом Брендон видит меня. И я перед ним предстаю уже не как непонятная недоросль, а как девушка. Дилан меня замечает, принюхивается, после чего начинает за мной ухаживать.
Глупо. Какие же нелепые мысли. Даже идиотские. Но я тогда тонула в них. Вообще много всего представляла. У меня были сотни вариантов развития событий. Даже вплоть до нашей свадьбы и появления детей. Иногда у нас их было пять. Порой семь. В общем, много. Я представляла то, как Брендон меня на руках носит и любит настолько же сильно, как и я его. Целует, обнимает. Наконец-то смотрит именно на меня, а не куда-то мимо.
Опять-таки, все это было несбыточно. Но благодаря таким мечтам я держалась.
Естественно, давала себе понять, но никакой надежды нет, но все же иногда она появлялась.
Я задавалась вопросом, а вдруг?
Может, я после пробуждения ему хоть немного понравлюсь?
Но в итоге, я поняла одну истину – надежда это самое паршивое, что есть в жизни. Вернее, момент, когда она рушится.
Ведь, сколько бы я не представляла, что после пробуждения могу хоть немного приглянуться Брендону, в итоге я вообще не пробудилась.
В те времена, раз за разом слыша «недоразвитая», я хоть и с трудом, но держалась. По большей степени привыкла к тому, что я никому не нужна. Впрочем, как и вообще к плохому отношению.
Но перед Брендоном я была уязвимой и вот его реакции на мое калецтво, я боялась. Понимала, что после такого точно не оправлюсь. Буду разбита раз и навсегда. Вдребезги.
Поэтому я прекрасно помню тот его приезд из колледжа. Первые каникулы Брендона после наступления моего восемнадцатилетия.
За ночь до его приезда меня вообще трясло. Я вновь рыдала, уткнувшись лицом в подушку. Наверное, плакала куда сильнее, чем когда только узнала про свой диагноз и постоянно думала о том, что хочу куда-нибудь убежать. Мне казалось, что лучше жить под мостом, чем в такой ситуации столкнуться с Брендоном. Ощутить его пренебрежение.
На следующий день, я была словно на иголках. К приезду Дилана готовилась, словно к казни.
И, когда мы наконец-то встретились, я сжималась всем телом, ожидая услышать и от него «недоразвитая».
Вот только, почему-то он этого не произнес.
Ско�