лнением в груди.
Тамилла соединила пальцы, будто ухватилась за невидимую ниточку и потянула ее кверху.
Искорки задрожали, оторвались от земли и поплыли густыми темно-синими переливающимися каплями по воздуху, дрожа, вытягиваясь, принимая причудливые формы. С каждым разом сила все покорнее склонялась перед Тами, стелилась за ней, готовая выполнить любые прихоти, становилась ручной.
– Это так красиво, – прошептала Дэниэль, и в ее светлых, как чистое небо глазах, отразился восторг, – ты волшебница!
– Нет, – засмеялась сестра, – это всего лишь моя Песнь Земли.
– Я никогда не видела такой…красивой. Никогда. Золотые, серебряные, изумрудные. Но вот таких больше нет ни у кого, – в голосе смешалась гордость за сестрицу и легкая обида оттого, что ей самой синее волшебство неподвластно.
– Это Кобальт, Дэни, – прошептала Тамилла, – он редкий, не то что золото или серебро. Его почти не осталось. Он пробивается раз в сотню лет. Один на миллион.
– Откуда же он у тебя?– девочка тоже перешла на шепот.
– Это дар.
– Дар?
– Да. Самый лучший на свете.
– Почему именно у тебя?
– Не знаю, судьба так распорядилась, – сделала круговое движение рукой и синие капли послушным хороводом закружились в воздухе, – но ничего прекраснее в своей жизни я не видела. И каждый раз прикасаясь к нему, чувствую как душа петь начинает.
– Я тоже, – протянув пальчик, попробовала коснуться ближайшей пульсирующей капельки. Та отпрянула в сторону, словно живая. Замерла на долю мгновения, а потом, раскрывшись воронкой, ринулась обратно. Дэниэль испуганно отдернула руку в сторону.
– Ее не надо бояться! Она не сделает ничего плохого, – смех сестры хрустальным колокольчиком пронесся над маленькой поляной, которую так любили сестры. Приходили сюда, в это уединенное место, и Тамилла показывала синие искорки, – Надо принять и отпустить, и тогда она сама пойдет за тобой.
– И за мной пойдет? – в голосе девочки звенела отчаянная надежда.
– И за тобой, – старшая сестра кивнула, погладив ее по русой макушке, – я почувствовала его, когда мне исполнилось тринадцать.
– Тринадцать, – лицо малышки расстроено вытянулось, – так долго. Мне только девять!
– Не торопи время, Дэни, не торопи. Все должно идти своим чередом.
– У меня тоже будет кобальт?
– Я не знаю, Солнышко, – честно ответила Тамилла, – может серебро, может золото, а может и кобальт. Это не зависит от нас. Высшие силы сами выбирают того, кто услышит Песнь Земли, и какой она будет – тоже решают только они. Я могу сказать только одно: в тебе она есть эта Песнь, пока еще спит, но я чувствую ее. Надо подождать. Ты и не заметишь, как пролетит время. Когда придет первая кровь, ты услышишь ее. Примешь, почувствуешь, впустишь в свое сердце, будешь беречь, как величайшую драгоценность. И если сможешь удержать, приручить, то она останется с тобой, если захочет. До дня Больших Смотрин, и там уже покажешь ее остальным. И поверь мне, совершенно не важно какая она будет: золотая или рубиновая. Главное, что она есть.
Девочка насупилась. Она не хотела золота и серебра. Оно не манило ее, не будоражило кровь. Ее тянуло к синему мерцающему чуду. К кобальту.
– Как это было? – спросила она, хотя слыхала эту историю уже сотню раз, и снова, как впервые, слушала нежный голос сестры, с мягкой улыбкой принявшейся за повествование:
– Я почувствовала, как меня тянет в лес. В ту часть, где тропы нехоженые, да болота раскинулись между зелеными рощами. Тянуло так, будто свет не мил, будто сердце мое там. И я пошла. Сбежала ночью из дома, в чем была. Длинной ночной рубашке, босая, с распущенными косами. Бежала сквозь чащи непроходимые, по лугам заливным да по просекам. Ноги сбивала в кровь, но боли не чувствовала, потому что сердце вперед рвалось птицей раненой. Три дня блуждала по лесам, ела ягоды дикие: малину лесную мелкую, морошку кислую, да воду из студеных ручьев пила. А на четвертый день, еле держась на ногах, вышла к Отрогу Белокаменному, тому, что отгораживает нашу долину от Древнего Погоста. Пробралась между истертых временем камней и очутилась на плато из белого камня, перед огромными вратами, ведущими внутрь горы.
– Ты зашла туда? – благоговейный страх овладел девочкой.
– Нет, глупышка. Туда нельзя заходить. Белые чертоги – проклятое место, на краю Погоста. Никто туда по своей воле зайти не может, а выйти оттуда и подавно. По преданиям древним белый камень Чий-Маан, что стоит перед ними, так кровью напоен, что плачет кровавыми слезами когда кто-то проникает внутрь. И тут же демоны древние просыпаются, чтобы душу нарушителя спокойствия в царство теней Хайсаш увести. Я остановилась перед теми исполинскими воротами из резного светлого камня, чувствуя, что и шага больше ступить не могу, будто немощь внезапная одолела. На плечи тяжесть неподъемная легла, так что не разогнуться,