в сторону, настояла, чтобы я продолжал писать. Она верила в меня. Она не сомневалась, что в один прекрасный день это произойдет – я заявлю о себе во весь голос. Что ж, может, она была права. Во всяком случае, меня всегда вдохновляла именно уверенность Нэнси. И все же писала она лучше меня, и я всегда это учитывал. Все эти годы, пусть даже сама Нэнси этого не признавала, когда я писал слово за словом, главу за главой и написал-таки одну или две книги, она меня поддерживала. Все было отвергнуто издателями. И, слава Богу, в какой-то момент она наконец поняла, что я просто не хочу больше писать. С меня довольно. Я почувствовал, что занимаюсь не своим делом. Мне с трудом удалось заставить ее поверить, что, бросив писать, я испытаю облечение. Но это действительно было так. Мне стало легче. Видите ли, мне всегда больше нравилось читать, чем писать. Чтобы стать писателем, хорошим писателем, необходимо мужество. Надо быть готовым к тому, чтобы открыться людям. Надо быть храбрым, а я всегда был трусом. Храброй была Нэнси. Вот тогда-то я и стал преподавать.
Но и для того чтобы заняться вещами жены, тоже следовало набраться мужества. Я сложил ее платья и рассовал их по саквояжам. Туфли и дамские сумочки я разложил по коробкам из-под винных бутылок. Когда их доставляли в дом, я и вообразить себе не мог, что в эти коробки когда-нибудь попадут вещи моей покойной жены. Мне понадобилась целая неделя, чтобы собрать их, и еще больше, чтобы вывезти из дома.
Слишком тяжело было избавиться от них сразу, поэтому я стал ездить в благотворительную лавку «Принимаем все». Близко познакомился с двумя дамами, которые там работали. Сказал им, что это вещи моей покойной жены, и теперь при моем появлении они всегда отрывались от дела и занимались мной. Если случалось подъехать, когда они пили кофе, то и мне наливали чашку. Странно, но при мысли о том, что здесь скопились вещи покойников, почему-то становилось легче на душе.
Я боялся, что, разобравшись с вещами Нэнси, снова впаду в прострацию, в какой пребывал после выхода на пенсию, но этого не случилось. Как бы грустно мне ни было, я знал, что сделал то, что Нэнси одобрила бы, и принял решение: отныне я изо всех сил буду стараться вести себя так, чтобы Нэнси, войди она в эту комнату, испытала бы не стыд, а прилив любви ко мне. Она станет невидимым редактором, искренне отстаивающим мои интересы.
Однажды утром, вскоре после завершения уборочной кампании в доме, я направлялся к метро. В тот день я встал в рабочем настроении: умылся, побрился, позавтракал и к девяти был готов выйти из дома. Испытывая подъем сил, я собирался целый день провести в Национальной библиотеке. Уже давно я подумывал о том, чтобы вернутся к писанию. Не художественной прозы – чего-то более серьезного, основанного на фактах. В свое время мы с Нэнси иногда проводили каникулы на восточном побережье Англии и вот как-то летом сняли башню под названием Мартелло. Мне всегда хотелось побольше разузнать об этом месте, но все, что удавалось отыскать, было слишком пресно и безжизненно. Нэнси тоже занималась поисками – из года