.

с маузером, но

      Защиты ради тверди Конституции.

      Однако же душа была нежна,

      Искала чувств с реальною взаимностью.

      Кто рядом был, по факту ни одна

      Женой не стала, с грубой очевидностью.

      Любовь его накрыла с головой,

      Такого дерзкого, казалось бы, брутального,

      Когда на время попрощался он с Москвой,

      Увидеть прелести Парижа идеального.

      О, как хитрó разложен был пасьянс!

      Он познакомился здесь с эмигранткой русскою

      И обомлел, почувствовавши шанс

      Взаимности любви под музыку французскую.

      Она звалась Татьяною. Давно

      Работала моделью популярною.

      Общественность следила, что не мудрено,

      За этой парой истинно шикарною!

      Он не сводил с неё влюблённых глаз

      И осыпал цветами с пылкой нежностью.

      Не скроешь, тот лирический рассказ

      Стал вездесущего бомонда принадлежностью.

      Он был высок – она ему подстать.

      Хорош собой – она с природной грацией.

      И каждый был готов рукоплескать,

      Встречая их в лучах иллюминации.

      Он мог часами ей стихи читать,

      Татьяна без запинки ему вторила.

      Одну волну с любимой создавать —

      «Коня эмоций» это лишь пришпорило!

      Он умолял поехать с ним – отказ.

      Ей руку с сердцем предложил осознанно,

      Но видел ясно в свете её глаз:

      На родине комфорта ей не создано!

      Из пункта М. летели письма к ней,

      К нему в Москву из пункта П. – ответные.

      Хотел он быть с любимой всё сильней,

      Но не пускали силы кабинетные.

      Он женщинам стихов не посвящал

      И только Тане сделал исключение*.

      Забрать её с Парижем обещал,

      Но… был запрет на выезд. Заточение!

      Другому руку Таня отдала,

      Чтоб от поэта уберечь себя московского.

      На шесть десятков лет его пережила

      За океаном… Помня Маяковского!

      *) Поэт посвятил своей возлюбленной два стихотворения: «О сущности любви» и «Письмо Татьяне Яковлевой», последнее заканчивается известными строчками: «Я всё равно тебя когда-нибудь возьму – одну или вдвоём с Парижем». При жизни поэта эти стихи не были опубликованы.

      ЮЛИЯ РУБИНШТЕЙН

      Химичка

      Каждое утро девушки шли по улице под его балконом. Учиться.

      Дальше по улице был техникум. И утреннее солнце светило прямо в его двери и окна, отражаясь, и они шли в этот блеск и сияние, и тени их ложились впереди них.

      А он их рисовал.

      Собственно, он рисовал всегда одну девушку. Смотрел на разных, а рисовал одну. Не выходило. Всё чего-то не хватало.

      Чего – он не знал. И спуститься посмотреть ближе не мог. Второй этаж – не Эльбрус, но инвалидная коляска не для лестниц. Спасибо, добрые люди перебрали дверь на балкон, стало можно выкатиться. И он сидел в коляске на балконе и рисовал.

      Иногда девушки поднимали головы и смотрели на него. Улица была