поймал себя на мысли, что абсолютно не желал бы брать с собой Алевтину. Что-то внутри его самого против этой мысли стало отчаянно противиться. Подобное ощущение такого неожиданного душевного протеста его не на шутку насторожило.
– Папа, что ты не смотришь на меня! – обиделась девочка. – Я с тобой разговариваю, а ты всегда о чём-то думаешь и думаешь, и не слышишь, что я говорю!
– Да, конечно, зайка, – виновато улыбнулся Дмитрий. – Так о чём ты меня спросила?
Ксения очень строго посмотрела на отца.
– Я тебя пока не спросила, а вот теперь спрашиваю: ты скоро рябчиков будешь стрелять?
– Рябчиков? – растерялся отец, – Каких рябчиков? – Но тут, спохватившись, вспомнил. – Господи, ну, конечно же, рябчики! Молодец, Ксюшка, что вспомнила! Надо же, помнит! – тихо рассмеялся Золотов. – Это, если ты помнишь, называется охота! Её разрешают у нас в сентябре, ранней осенью то есть. Поняла?
– Поняла! – кивнула Ксюша. Дмитрию доставляло огромное наслаждение рассказывать дочери о своей безумной страсти к охоте и рыбалке. Даже сидящие на сиденьях впереди их двое мужичков средних лет, услышав их с дочерью разговор об охоте, затеяли между собой бурный спор о сроках открытия в этом году сезона на боровую дичь.
А в это время перед глазами Золотова стоял тёплый прошлогодний сентябрь. Именно тогда в тот раз он впервые взял с собой на охоту Ксению. Радости ребёнка не было предела. И на той первой ксюшкиной охоте Дмитрий был буквально поражён тому, что его четырёхлетняя дочь абсолютно не боится выстрела отцовской ТОЗ-34 двенадцатого калибра. Мало того, Ксения даже попросила отца один раз выстрелить. Обомлевший от такой просьбы дочери Золотов, сильно прижал приклад ружья к своему плечу и присел на корточки. Дочь своим детским пальчиком нажала на спусковой крючок. Грохнул раскатистый выстрел, сотрясший верхушки ближних елей. Дмитрий, потеряв от сильной отдачи равновесие, смачно шлепнулся задом в холодную таёжную лужу. Увидев это, Ксения зашлась таким визгом и хохотом, что звонкая трель её детского смеха стРемительно вытеснила девственную тишину таёжного утра из глухих и темных распадков ещё дремавшего леса. А далекие реликтовые лога кедровников ещё долго пестовали в своих игольчатых кронах переливистое эхо. В эти мгновения Золотову казалось, что вся божественная благодать мудрой сибирской тайги крепко слилась в едином порыве с необузданной радостью и восторгом ребёнка. А как внимательно дочь слушала рассказы отца о голодных и опасных медведях-шатунах, о хитрых рысях, волках-людоедах! И уж как она старалась на охоте, отыскивая в высокой траве отстрелянных отцом рябчиков! С каким упоением она целый месяц напролёт без удержу трезвонила своим детсадовским подружкам о своей первой в жизни охоте! Золотов, несмотря на малолетний возраст дочери, всегда относился к ней по-взрослому, и был на седьмом небе от ощущения того, что ребёнок просто не чаял в нём души. Папа в её детской душе был для